Алхимия любви

Но разговоры людей - это нечто вроде облаков. Они реют то здесь, то там, то разрываются и исчезают, то возникают, собираются и клубятся, принимая самые неожиданные и причудливые очертания, из пушистых и белоснежных становятся внезапно мрачными и грозовыми, потом опять проясняются и светлеют, и на горизонте снова воцаряется прежнее безмятежное спокойствие. Вскоре сотрапезники переключаются на другие темы, и блюда с закусками, подобно мощному магниту, привлекают их внимание; весело позванивают бокалы, опять выпивают новые здравицы, опять произносятся новые тосты и выражаются новые пожелания - и так незаметно наступает вечер, и вот один из радиоприемников оглушительно трещит в соседней комнате. Буби торжественно усаживается перед этим музыкальным перпетууммобиле и начинает вертеть его волшебную стрелку, а стрелка как будто открывает какой-то огромный кран со звуками, которые заливают всю квартиру. И среди этого коктейля из музыки, в котором прозвучало по нескольку тактов из Девятой симфонии, из увертюры "Парсифаля", из коронных арий оперных певцов и певиц, наконец какоето танго невредимо проскользнуло из радиоприемника и потянуло вслед за собой целую серию модных танцевальных номеров. Тогда стол и стулья отодвинули в сторону, ковер в гостиной скатали, и на образовавшемся свободном пространстве начались танцы. Первыми вышли на эту импровизированную домашнюю арену атташе и Пепа, вслед за ними агроном со своей женой, затем - дядя Димитр с полненькой, кругленькой дамочкой в шляпке с кокетливым перышком. Эти три парочки танцуют по всем правилам современного танцевального искусства и все же натыкаются друг на друга, говоря при этом "пардон", но самым неотесанным в танце оказался агроном, который двигался как танк, непрерывно наступая на мозоли своей жены.

В это время люди посерьезнее и постепеннее уселись в конце стола и принялись за окончательное уничтожение закусок, а отец Бебы вручил каждому из них по брошюрке собственного сочинения под тревожным названием: "Почему мы проиграли войну?"

- У меня есть эта книжка. Вы мне ее подарили в прошлом году, - сказал генерал, когда хозяин преподнес и ему этот ценный подарок.

- Ничего, ничего, господин генерал, возьмите еще один экземпляр! - настаивал щедрый автор, почти насильно всучивая ему в руки свою премудрую брошюрку.

Поздно за полночь веселье благополучно пришло к своему концу. Прежде всех удалились молодожены, заявив, что чувствуют себя уставшими, они наскоро простились со всеми и отправились в свой будущий дом на улице Майский букет, то есть - в дом Буби. Как ни неприятно было гостям это совершенно естественное завершение торжества, они один за другим неохотно стали извлекать из карманов часы, напяливать шляпы и помаленьку расходиться. Власаки Топлийский и агроном со своими женами образуют счастливую четверку, нагруженную свадебными подарками, и уходят вместе. Не мекее счастлив был и атташе, награжденный приятным разрешением Пепы проводить ее домой. Родители Буби остались ночевать у гостеприимных сватов. Таков уж обычай. Неудобно, понимаете ли, стеснять молодоженов в первую брачную ночь.

Старый учитель извинялся за беспокойство.

- Пожалуйста, сват, - успокаивал его отец Бебы, - о таких пустяках даже говорить не приходится! Вы со сватьей ляжете на нашу кровать, а мы с женой переспим на кушетке и на скамье.

- Нет, мы расположимся на кушетке и на скамье, а вы пойдете в спальню! - сказал учитель.

- О нет! Как это так вы будете спать на кушетке и на скамье? Куда . годится такое дело? - возражал хозяин, похлопывая по плечу своего дорогого гостя.

- Почему же нельзя? - упорствовал сват. - Если хотите доставить нам удовольствие, то разрешите переспать на кушетке и скамье!

И после того как любезные сваты поговорили еще добрых полчаса о том, кому спать на кушетке и скамье, и дошли до того, что стали неудержимо зевать в лицо друг Другу, старый учитель и его жена отступили, наконец, перед галантностью хозяев и отправились ночевать в спальню.

Вскоре огонь в окнах четвертого этажа угас в ночи, и высокий кооперативный дом заснул глубоким сном.

* * *

Вижу я издали, братцы мои, как литературный критик делает кислую физиономию и сердится, зачем автор отвел так много' места в своем повествовании свадьбе своих двух героев. Ничего, пускай себе посердится человек. Такова его профессия. И в самом деле, скажем, с точки зрения литературной геометрии, прав критик, ропща: всякое литературное произведение имеет свое вступление, изложение и заключение. Нельзя так произвольно описывать разные свадьбы и занимать внимание читателя совершенно посторонними людьми, в то время как главные герои ждут, когда ты, наконец, коснешься их своим пером, чтобы представить во всевозможных положениях и освещении. Что это за наглость, в самом деле? Где же здесь алхимия любви? К чему тут высокопарные слова, которыми ты обманываешь нас и посылаешь искать прошлогоднего снега?