Алхимия наших душ

Приняв душ, Стефан упал на кровать и попытался уснуть, но сон долго не шел. Мысли об Эмили и о том, как глупо он себя повел в ресторане, мешали Стефану успокоиться и провалиться в забытье. Промаявшись с час, он воткнул наушники и включил музыку для медитаций. Вскоре Стефан уснул, однако проспал недолго.

Очередной сон о его прошлой жизни не был приятным. Стефан увидел войну: летящие с неба снаряды, взрывы, крик людей, падающих под пулеметными очередями. Тело юноши пронзил жгучая боль, будто в него воткнули сразу несколько раскаленных прутьев.

Проснулся Стефан в холодном поту. В кровати напротив мирно посапывал Жан. На нем все еще были наушники, а телефон лежал на краю кровати.

Стефан подошел к брату, осторожно снял с него наушники, взял телефон и положил все на прикроватную тумбочку. Затем заботливо поправил на нем одеяло и направился на кухню за водой.

После кружки холодной воды из-под крана сон как рукой сняло. Стефан сидел в темной кухне и думал об Эмили. Во сне она была медсестрой в госпитале, и он влюбился в нее с первого взгляда. Она была с ним холодна и молчалива, и всегда отправляла к нему других медсестер. Когда раны Стефана зажили, то он начал оказывать Эмили знаки внимания, но она была незыблема, как и в нынешнее время. Когда Стефан признался ей в своих чувствах, Эмили их не приняла. Когда она говорила об этом, в ее серых глазах сквозила печаль.

Стефан вернулся на фронт, а потом снова был ранен. Он вновь попал в тот же госпиталь и увидел Эмили — лишь на секунду, во время последнего прозрения. Ранение было тяжелым, и вскоре Стефан вновь закрыл глаза и больше их не открыл.

Вернее, открыл, но уже в новом теле и в новом времени.

Стефан воспринимал полученные воспоминания как просмотренный фильм, а не как прожитую жизнь, однако Эмили пришлось видеть почти все его смерти, и от жалости к ней у Стефана сжалось сердце.

Каждый раз она обретала его, а затем теряла. Почему же высшие силы так жестоки к их любви? Почему не могут дать им хоть одну полноценную жизнь для того, чтобы долго любить друг друга?

Да, возможно, чувства Стефана к Эмили появились из-за снов о его прошлых жизнях, но раз он с самого начала любил только ее одну, и каждую новую жизнь находил ее и вновь влюблялся, то не значит ли это, что любовью к ней пропитана вся его душа? По словам Эмили, предыдущие версии Стефана не видели снов о своих прошлых жизнях, однако все равно влюблялись в нее. Выходит, дело не во снах, а в их с Эмили связи. И раз эта связь такая сильная, то зачем же ей противиться?

С этими мыслями Стефан быстро переоделся и выскочил на ночную улицу с твердым намерением посетить книжную лавку «Ma fleur».

* * *

«Дорогой дневник!

Как долго я не делилась с тобой своими мыслями и чувствами! Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я сделала последнюю запись несколько столетий назад. В ней я клялась, что больше никогда не полюблю, однако сейчас, читая эти строки, я горько смеюсь.

Как же было глупо делать подобное заявление! Никогда не говори никогда, да, Эмили Бошен?..

Я дала слабину. Поддалась хрупкой надежде и впустила Алена в свою жизнь. Он совсем не похож на прежнего себя, и я даже видела в нем другого человека. Видела в нем Стефана, а не Алена. Однако высшие силы жестоки, и, кажется, мне их не переиграть. Стефану осталось девяносто восемь дней. Затем он умрет и переродится заново. Круг замкнется, и все начнется заново. Может, мне пора смириться со своей судьбой?»

Эмили отложила в сторону перьевую ручку и откинулась на спинку стула. Идеально ровные и округлые буквы, старательно выведенные ее рукой, блестели невысохшими чернилами.

Даже на страницах своего старого и потрепанного дневника, за которым она возвращалась после смерти, Эмили не смогла написать признание. Словно кто-то наложил печать на ее чувства, и теперь она никак не может выразить их: ни словами, ни письмом.

Глядя на написанное, Эмили вдруг ощутила, что ее глаза увлажнились. Чувства, которые она испытывала, нашли лазейку и вышли через слезы.

Прикрыв глаза, Эмили позволила себе немного поплакать. Совсем чуть-чуть, иначе можно войти во вкус и пробудить жалость к себе.