Алхимия / Нотр-Дам де Пари

— Свидетельница! Два человека поднялись к вам вместе: человек в черном, который на ваших глазах сначала исчез, а потом в одежде священника переплывал реку, и офицер. Который же из них дал вам экю?

Старуха призадумалась на мгновение и ответила:

— Офицер.

Толпа загудела.

«Вот как? — подумал Гренгуар. — Это заставляет меня усомниться во всей истории».

Но тут опять вмешался чрезвычайный королевский прокурор Филипп Лелье.

— Напоминаю господам судьям: в показании, снятом с него у одра болезни, тяжело раненный офицер заявил, что, когда к нему подошел человек в черном, у него сразу мелькнула мысль, не тот ли это самый монах-привидение; что призрак настоятельно уговаривал его вступить в сношения с обвиняемой и на его, капитана, слова об отсутствии у него денег, сунул ему экю, которым вышеупомянутый офицер и расплатился с Фалурдель. Следовательно, это экю — адская монета.

Такой убедительный довод рассеял сомнения Гренгуара и остальных скептиков.

— Господа! У вас в руках все документы, — добавил, занимая свое место, чрезвычайный королевский прокурор, — вы можете обсудить показания Феба де Шатопер.

При этом имени подсудимая встала. Голова ее показалась над Толпой. Гренгуар, к своему великому ужасу, узнал Эсмеральду.

Она была очень бледна, ее волосы, когда-то так красиво заплетенные в косы и отливавшие блеском цехинов, рассыпались по плечам, губы посинели, ввалившиеся глаза внушали страх.

— Феб! — растерянно промолвила она. — Где он? Государи мои! Прежде чем убить меня, прошу вас, сжальтесь надо мной: скажите мне, жив ли он?

— Замолчи, женщина, — проговорил председатель. — Это к делу не относится.

— Смилуйтесь! Ответьте мне, жив ли он? — снова заговорила она, молитвенно складывая свои прекрасные исхудалые руки; слышно было, как цепи, звеня, скользнули по ее платью.

— Ну хорошо, — сухо ответил королевский прокурор. — Он при смерти. Ты довольна?

Несчастная упала на низенькую скамью, молча, без слез, бледная, как статуя.

Председатель нагнулся к сидевшему у его ног человеку в шитой золотом шапке, в черной мантии, с цепью на шее и жезлом в руке.

— Пристав! Введите вторую обвиняемую.

Все взоры обратились к дверце; дверца распахнулась и пропустила, вызвав сильнейшее сердцебиение у Гренгуара, хорошенькую козочку с вызолоченными рожками и копытцами. Изящное животное на мгновение задержалось на пороге, вытянув шею, словно, стоя на краю скалы, оно озирало расстилавшийся перед ним необозримый горизонт. Вдруг козочка заметила цыганку и, в два прыжка перескочив через стол и голову протоколиста, очутилась у ее колен; — тут она грациозно свернулась у ног своей госпожи, будто выпрашивая внимание и ласку; но подсудимая оставалась неподвижной, даже бедная Джали не удостоилась ее взгляда.

— Вот те на! — сказала старуха Фалурдель. — Да ведь это то самое мерзкое животное! Я их узнала — и ту и другую!

Тут взял слово Жак Шармолю.

— Если господам судьям угодно, то мы приступим к допросу козы.

Это и была вторая обвиняемая.

В те времена судебное дело о колдовстве, возбужденное против животных, не было редкостью. В судебных отчетах 1466 года среди других подробностей встречается любопытный перечень издержек по делу Жиле-Сулара и его свиньи, «казненных за их злодеяния» в Корбейле. Туда входят и расходы по рытью ямы, куда закопали свинью, и пятьсот вязанок хвороста, взятых в Морсанском порту, три пинты вина и хлеб — последняя трапеза осужденного, которую братски с ним разделил палач, — даже стоимость прокорма свиньи и присмотр за ней в течение одиннадцати дней: восемь парижских денье в сутки. Иногда правосудие заходило еще дальше. Так, по капитуляриям Карла Великого и Людовика Благочестивого, устанавливались тягчайшие наказания для огненных призраков, дерзнувших появиться в воздухе.

Прокурор духовного суда воскликнул:

— Если демон, который вселился в эту козу и не поддавался доселе никаким заклинаниям, собирается и впредь упорствовать в своих зловредных действиях и пугать ими суд, то мы предупреждаем его, что будем вынуждены требовать для него виселицы или костра!

Гренгуар облился холодным потом. Шармолю, взяв со стола бубен цыганки и особым движением приблизив его к козе, спросил:

— Который час?

Посмотрев на него своими умными глазами, козочка приподняла золоченое копытце и стукнула им семь раз. Было действительно семь часов. Трепет ужаса пробежал по толпе.

Гренгуар не выдержал.

— Она губит себя! — громко воскликнул он. — Неужели вы не видите, что она сама не понимает, что делает?

— Тише вы там, мужичье! — резко крикнул пристав.

Жак Шармолю при помощи того же бубна заставил козочку проделать множество других странных вещей — указать число, месяц и прочее, чему читатель был уже свидетелем. И вследствие оптического обмана, присущего судебным разбирательствам, те самые зрители, которые, быть может, не раз рукоплескали на перекрестках невинным хитростям Джали, были теперь потрясены ими здесь, под сводами Дворца правосудия. Несомненно, коза была сам дьявол.