Алхимия / Нотр-Дам де Пари

К тому же пребывание в Ке-ан-Бри было прескучным. Эта деревушка, населенная кузнецами и коровницами с потрескавшимися руками, представляла собой всего лишь длинный ряд лачуг и хижин, тянувшихся на пол-лье по обе стороны дороги, — одним словом, настоящий «хвост»[130] провинции Бри.

Флер-де-Лис, его предпоследняя страсть, была прелестная девушка с богатым приданым. Итак, в одно великолепное утро, совершенно оправившись от болезни и полагая не без оснований, что за истекшие два месяца дело цыганки уже окончено и забыто, влюбленный кавалер, гарцуя, подскакал к дверям дома Гонделорье.

Он не обратил внимания на довольно густую толпу, собравшуюся на площади перед Собором Богоматери Был май месяц, и Феб решил, что это, вероятно, какая-нибудь процессия. Троицын день или другой праздник, он привязал лошадь к кольцу подъезда и весело взбежал наверх, к своей красавице-невесте.

Он застал ее одну с матерью.

У Флер-де-Лис все время камнем на сердце лежало воспоминание о сцене с колдуньей, с ее козой и ее проклятой азбукой; беспокоило ее и длительное отсутствие Феба. Но когда она увидела своего капитана, его лицо показалось ей таким красивым, его куртка такой нарядной и новой, его портупея такой блестящей и таким страстным его взгляд, что она покраснела от удовольствия. Благородная девица и сама казалась прелестнее чем когда-либо Ее чудесные белокурые волосы были восхитительно заплетены в косы, платье было небесноголубого цвета, который так к лицу блондинкам, — этому ухищрению кокетства ее научила Коломба, — а глаза подернуты поволокой неги, которая еще больше красит женщин.

Феб, уже давно не видевший красавиц, кроме разве доступных красоток Ке-ан-Бри, был опьянен Флер-деЛис, и это придало такую любезность и галантность манерам капитана, что мир был тотчас же заключен. Даже у самой г-жи Гонделорье, по-прежнему материнским взглядом взиравшей на них из глубины своего кресла, не достало духу бранить его. Что касается Флер-де-Лис, то ее упреки заглушало нежное воркование.

Девушка сидела у окна, по-прежнему вышивая грот Нептуна Капитан облокотился о спинку ее стула, и она вполголоса ласково журила его:

— Что же с вами приключилось за эти два долгих месяца, злодей?

— Клянусь вам, — отвечал несколько смущенный Феб, — вы так хороши, что можете вскружить голову даже архиепископу.

Она не могла сдержать улыбку.

— Хорошо, хорошо, оставьте в покое мою красоту и отвечайте на вопрос.

— Извольте, дорогая! Я был вызван в гарнизон.

— Куда это, позвольте вас спросить? И отчего вы не зашли проститься?

— В Ке-ан-Бри.

Феб был в восторге, что первый вопрос давал ему возможность увильнуть от второго.

— Но ведь это очень близко! Как же вы ни разу не навестили меня?

Феб окончательно запутался.

— Дело в том… служба… Кроме того, моя прелесть, я был болен.

— Болен? — повторила она в испуге.

— Да… ранен.

— Ранен?

Девушка была потрясена.

— О, не беспокойтесь! — небрежно сказал Феб. — Пустяки. Ссора, удар шпаги. Что вам до этого!

— Что мне до этого? — воскликнула Флер-де-Лис, поднимая на него свои прекрасные глаза, полные слез. — Вы не думаете о том, что говорите. Что это за удар шпаги? Я хочу знать все.

— Но, дорогая, видите ли… Я повздорил с Маэ Феди, лейтенантом из Сен-Жермен-ан-Ле, и мы чутьчуть подпороли друг другу кожу. Вот и все.

Враль-капитан отлично знал, что дело чести всегда возвышает мужчину в глазах женщины. И действительно, Флер-де-Лис смотрела на него, трепеща от страха, счастья и восхищения. Однако она еще не совсем успокоилась.

— Лишь бы вы были совсем здоровы, мой Феб! — проговорила она. — Я не знаю вашего Маэ Феди, но он гадкий человек. А из-за чего вы поссорились?

Феб, воображение которого не отличалось особой изобретательностью, не знал, как отделаться от своего подвига.

— Право, не знаю!.. Пустяк… лошадь… Неосторожное слово!.. Дорогая! — желая переменить разговор, воскликнул он. — Что это за шум на площади?

Он подошел к окну.

— Боже, сколько народу! Взгляните, моя прелесть!

— Не знаю, — ответила Флер-де-Лис. — Кажется, какая-то колдунья должна сегодня утром публично каяться перед собором, после чего ее повесят.

Капитан настолько был уверен в окончании истории с Эсмеральдой, что слова Флер-де-Лис нисколько его не встревожили. Однако он все же задал ей два-три вопроса:

— А как зовут колдунью?

Не знаю, — ответила Флер-де-Лис.

— А в чем ее обвиняют?

— Тоже не знаю.

Она снова пожала своими белыми плечами.