— Продолжайте, сахиб, продолжайте! — с глупой усмешкой сказал Бидеши. — Веселье только начинается.
Я приказал мальчикам взять сундук и поставить его в нашей спальне, подальше от холла, рядом с окном, выходящим на долину Джеоликоте. Там было светло и имелся стул. Бидеши, Дукхи и мальчики ждали нашей реакции.
— Давайте посмотрим, что это — потому что для некоторых людей это может быть дороже золота, — сказал я.
— Арре, сахиб, нам суждено есть только два раза в день, — вздохнул Бидеши. — Если кто-нибудь даст нам золото, оно обернется в пыль в наших руках.
— Это прекрасный сундук, Бидеши. Вы можете сделать мне такой же? — спросила Физз.
— Арре, диди, я сделаю вам еще лучше! — закричал он хвастливым голосом.
В сундуке лежало шестьдесят четыре одинаковых блокнота в кожаном переплете, в стопках по шестнадцать. Каждая книга была больше двух дюймов в ширину; когда я открыл обложку одной из них, первая страница оказалась чистой, а вторая была исписана сверху донизу плотными строчками маленьким неровным почерком. Я пролистал до последней страницы: весь блокнот до самого конца был исписан тем же сжатым, круглым почерком. Я открыл страницы наугад, и каждая была заполнена непрерывным рядом маленьких круглых букв. Буквы складывались в слова, а те, в свою очередь, в строчки. Насколько я мог понять, там не было абзацев, очевидного начала или конца страницы. Словам не давали пространства, чтобы дышать, словно писатель боялся, что они могут ожить и выпрыгнуть из блокнота.
Я взял другую книгу и просмотрел ее наугад. Не было никакой разницы. Внутри книги были одинаковыми так же, как и снаружи. Страница за страницей маленьких слов, написанных выцветшими королевскими чернилами; толстая бумага, которая распадалась на части, потемнела и стала кремового цвета. Физз делала то же самое, брала блокноты и смотрела, отличаются ли они чем-нибудь. Было очевидно, что мальчики занимались тем же самым, потому что книги не были пыльными, И внутренняя часть сундука была чистой. Если книги лежали по-другому, то не был никакого доказательства этому; если и был какой-то порядок в их первоначальном расположении, то он был утрачен при невнимательном обращении.
Но если осмотреть блокноты тщательно, можно определить, какие из них лежали внизу. Страницы почти прилипли друг к другу, и приходилось медленно рассоединять их по краям. Единственным намеком на хронологию были чернила: они выцвели в большинстве книг, и было почти невозможно их разобрать. Некоторые страницы казались испачканными; трудно было определить, случилось это во время написания или позднее.
К тому времени, как мы без всякой системы просмотрели все книги, прошло несколько часов. Когда Ракшас пришел позвать нас на обед, мы сидели среди стопок книг в кожаных обложках. Как только я увидел его, то понял, что что-то случилось… Исчезло его обычное возбуждение, его красивое лицо было печальным и не улыбалось. Обрубок его руки висел мрачно и не двигался. Я понял, что он не присутствовал при драме, разворачивавшейся здесь последние несколько часов.
— Что все это такое, Ракшас? — спросил я.
Стоя в дверях, он ответил:
— Прошлое следует оставить в земле. Мы с трудом можем справиться с настоящим. Но эти глупые люди равнин ничего не знают.
— Но что это все-таки такое, Ракшас? — повторил я свой вопрос.
Не глядя на меня, он сказал:
— Я не знаю. Я ничего не знаю. Все, что я знаю — прошлое следует оставить в покое. Мой отец обычно говорил, что настоящее принадлежит деятелям, будущее — мыслителям, а прошлое — неудачникам. Прошлое следует оставить в покое.
Этим вечером пришел Тафен. Он узнал, что мы приехали из Дели. Как всегда, от него пахло виски, и он был весь покрыт собачьей шерстью. Но Стефен тоже был странно печальным. Мы сидели на террасе, глядя, как солнце умирает над долиной. Из Биирбхатти ехала провожающая его в последний путь армия: грузовики цвета зеленых оливок держались на равном расстоянии друг от друга, наполняя ревом горы.
— Что вы сделали с ними? — поинтересовался Тафен.
— С сундуком? — спросил я. — С записями? Они лежат в нашей комнате.
— Их не следовало доставать, — сказал Стефен. — Сожгите их, сахиб. Мадам, поверьте мне, прошлое следует оставить нетронутым. Все в горах знают это. Вот почему в горах царит мир, а на равнинах неприятности. Вы выкапываете храмы, мечети, мертвецов и их идеи, приносите старые проблемы и смешиваете их с новыми, превращая все это в еще большие неприятности. Мой мальчик Майкл повторяет: «Папа, я сделаю тебе этот укол, и, благодаря ему, все болезни уйдут». Но на равнине считают по-другому: «Позвольте мне взять старые болезни и добавить их к новым, чтобы создать такую болезнь, от которой никто бы не смог вылечиться» Люди говорят, что прошлое очень важно. Я думаю, что прошлое — это ловушка. Позвольте мне сказать вам, мадам: нет в мире такого мудрого человека, чтобы он учился у прошлого — все они копаются в нем в поисках неприятностей.
— Что это за книги, Стефен? — спросил я.