Алхимия желания

Я был угрюмым, враждебным. Я внезапно погружался в себе во время обеда в ресторане или во время вечеринки. Если кто-то предпринимал попытку разрушить воздвигнутую мной преграду, я вставал, чтобы идти домой. Было множество случаев, когда мы с Физз так и поступали. Медленно бредя сырой и теплой ночью по Дели, осторожно поднимаясь по винтовой лестнице в наше барсати, сидя на террасе, когда ветки дерева гулмохар шелестели о бетонную стену, мы молчали. В такое время даже господин Уллукапиллу не мог заставить нас нарушить молчание.

В такое время я и Физз жили на разных планетах.

Удивительно, но Физз не создавала из этого проблемы, давая мне передышку, в которой я, по ее мнению, нуждался.

Но, расстроенная моими перепадами настроения, она нашла свой способ отвлечься. Она обнаружила телевидение. Похоже предсказание Филиппа сбывалось, и через два года после войны в морском заливе кабельное телевидение распространилось по спальням жителей Индии, как денежное дерево, растущее в бутылках из-под скотча в гостиных наших родителей. Мы разминались, чтобы занимать себя до смерти.

Любопытно, что Физз не увлеклась просмотром мыльных опер и игровых шоу. Ее зацепило Си-эн-эн. Магазин всемирных новостей поселился в нашей спальне. Она первым делом утром поднимала его жалюзи и последними опускала их ночью. Белые мужчины и женщины с уложенными феном прическами угрюмыми, настойчивыми голосами с американским акцентом рассказывали нам о чем-то страшном, грозящем нашему благополучию; они были с нами все время и сводили меня с ума. Даже их спорт был мне чужим. Интересный счет в американском футболе и бейсболе, которые ничего для меня не значили. Когда я мог коснуться пульта дистанционного управления, то пытался найти канал, где звучали старые индийские песни из фильмов Но как только я уходил, она возвращалась к Си-эн-эн.

Физз становилась одержимой, собирая бессмысленный колдовской напиток о мире, однодневку, которой никогда не следовало входить в наше барсати и которая умирала сразу после своего рождения. Она следила за блестящими американскими историями о перестрелках, похищениях, биллях, выборах, концертах, ссорах, пожарах, спасении, саммитах, ток-шоу, Уоллстрит, Манхэттене, Пентагоне, Беверли-Хилз, Силиконовой долине, тенденциях в свиданиях, имплантантах груди и бесконечном хламе с Микки Маусом, который имел столько же отношения к нашим жизням, как диетические пристрастия императора Бокассо. Было забавно узнать, что он ел людей на обед, но что из этого следовало? Было приятно знать, что существует Америка, у которой есть собственные дисфункциональные интересы так же, как и у нас, но что из того?

Часто, когда я читал в постели, то пытался протестовать возмущенным взглядом. Тогда она выключала звук и продолжала смотреть. Я смотрел на нее, и она спрашивала: «Сколько времени, по твоему мнению, мне понадобится, чтобы научиться читать по губам?»

Порой мы возвращались за полночь, пьяные, уставшие. Мы падали без сил в постель, и, засыпая, я слышал щелчок, и знакомое голубое сияние Си-эн-эн заполняло комнату. Что-то срочное где-то происходило. Америка рассказывала новости, который должен знать весь мир. Совсем тихо Физз слушала полный перечень новостей, прежде чем выключить телевизор. Это сводило меня с ума. Я все больше убеждался, что двадцатичетырехчасовые новости были болезнью Запада, угрожающей поразить Восток. Ее нужно было искоренять, как оспу. Она вызывала чесотку, которая могла надолго изуродовать восприимчивость.

Мои попытки объяснить это Физз провалились.

Всякий раз она говорила: «Ты говоришь мне, что осведомленность — это плохо?»

«Нет, нет, нет, — хотелось мне закричать. — Это не осведомленность. Это третьесортные истории. Они вытесняют другие, более важные. Если мы прислушиваемся только к событиям, которые мелькают перед нашими лицами, мы не сможем услышать те, что творятся в наших головах. Это несчастье!»

Но я никогда не говорил этого, потому что чувствовал себя мошенником: за все эти годы я не смог придумать первоклассную историю.

И вот среди всего этого: ада новостей Си-эн-эн, работы на ниве редакторского дела, исследований онанизма, смерти на Брате, общей скуки, перемежающейся грандиозным сексом, — поздно ночью зазвонил телефон. Случайно линия оказалась свободной. Это звонила мать.

— У меня есть новости для тебя, — сказала она.

— Ты узнала их по каналу Си-эн-эн? — спросил я.

— Что?

Когда я положил трубку телефона, я не был уверен в том, как мне нужно реагировать на услышанное. По телевизору что-то серьезно говорил гладко выбритый белый человек с выступающей челюстью. У него были очки в тонкой оправе и пятнистый галстук. Затем были кадры с множеством белых людей в черных костюмах, которые жали друг другу руки, пытаясь контролировать свои приступы агрессии. Звук был выключен, поэтому я ничего не мог слышать. Полагаю, еще одно собрание, которое должно было утвердить права богатых. Физз посмотрела на меня вопросительно.

— Что происходит? — спросил я.

— Заткнись и скажи мне, что случилось, — сказала она.