Алхимия

В начале, когда Бог извлёк Еву из плоти Адама и мужа и жену сотворил их, первобрачный андрогинат был невинен. Книга Бытия не уточняет, каким именно было древо еже ведети разуметельное доброго и лукавого (arbre de la science), древо науки, ведения, именуемое также адамическим древом (arbre adamique), плоды которого разрушили совершенное единение двух естеств. Но она указывает на двойственный образ, в котором это древо и древо жизни (arbre de vie) неотделимы друг от друга, образ, открывающий широкий простор для раздумий философа и герметика:

«И прозябе Бог еще от земли всякого древо красное в видение, и доброе в снедь: и древо жизни посреде рая, и древо, еже ведети разуметельное добраго и лукаваго[38]».

Об этой символике рассказывает А. де Габриэлис в книге «Monumenta cryptarum Vaticani» — Памятники Ватиканских склепов. Древо жизни богато плодами, полезными для употребления в пищу. Древо науки (arbre de la science) или древо познания, точнее, ведения, содержит нечто совсем иное. Репродукция древней ватиканской скульптуры, приводимая в книге, изображает его осеняющим стоящую на земле чашу с четырьмя лилиями.

При порождении (genèse) алхимического микрокосма философы аналогически воспроизводили образы этих двух древ в начале своего творения, строго рассчитанного в соответствии с первообразом шестоднева Творения Божественного. При этом обязательным было именно строгое соответствие философского образа райскому первообразу. Так, наша знаменитая адамическая земля — terra adamica — скудельный сосуд, солёная и глиняная чаша (vase salée et gluante) или, что то же самое, липкий, красного цвета humus, оставленный матерью-морем (la mer — la mère) при его отливе (reflux), не есть ли то, из чего Бог, согласно древнейшему преданию, изваял человека? Более того, не есть ли само древо жизни, сердцевина алхимического и религиозного образных рядов, та самая драгоценная семенная частица первоматерии, которая была оставлена во вкушение людям благой воли в недрах первородного хаоса, ещё не разделённого на начала и стихии, тьму и свет, то есть, собственно, того хаоса, о котором и говорят алхимики?

Несомненно, ибо в герметической символике его дополняет сухое древо (l'arbre sec), иероглиф мёртвой, лишённой души плоти, которую следует восстановить и одушевить живой водой. А две как бы противоположные грани философского малого мира (petit monde), не отделимые друг от друга, и есть два древа, из которых одно имеет корни в небесах, а другое — под землёй.

Так нам становится понятен смысл скульптурного изображения на фасаде старинного дома на углу улиц Древней Комедии (de l'Ancienne-Comedie) и Полковника Данфера (du Colonel-Denfert) в Пуатье: бородатый «мужик» («rustique») первозданно-неотёсанного вида держит в правой руке перевёрнутое древо — корнями вверх и листвою вниз.

Сухое древо, также давшее имя одной из улиц Парижа (благодаря готической вывеске, существовавшей ещё во времена Соваля), — ко всему прочему ещё и жезл Ааронов, с восходом солнца процветший листвой, цветами и миндальными орехами (amandes):

«Au jour suivant de son retour, il (Moïse) trouva que la verge d'Aaron avait poussé dans la famille de Lévi, et que, des bourgeons s'étant gonflés, les fleurs avaient surgi qui, par leurs feuilles ouvertes, se formèrent en anmndes».

«И бысть на оутрие, и вниде Моисей и Аарон в скинию свидения: и се прозябе жезл Ааронь в дому Левине, и израсти ветвь, и процветоша цвести, и израсти орехи». (Числа, XVII, 8.)[39]

XVI. Рисунок из рукописи Авраама Еврея (беременная Дева)

Дева, готовая родить — Virgo paritura — которую почитали ещё Друиды. Шартр, возле Колодца Берлог, в до сих пор не разрушенном склепе под хорами собора.

Подобный образ мы встречаем и у греков: палица Геракла, кстати, посвящённая Меркурию, после победы над Гигантами превращается в дикую оливу, пустившую корни и ставшую огромным деревом.