Заказав салат из тунца и апельсиновый сок, она расположилась за столиком, открыла журнал, пролистала его и остановилась на главе «Бендикс Шер». Он стоял у зеркала в позолоченной раме, в комнате с элегантной обстановкой, положив руку на плечо темноволосой женщины, которая сидела в кресле времен Людовика XIV. Ее обтягивало модное платье с высоким воротником, а лицо с растянутой улыбкой выглядело так, словно ей только что сделали подтяжку.
Подпись под фотографией гласила: «Один из наиболее ярких бизнесменов Британии пригласил нас в его сельский дом в Кенте и рассказал о своей частной и общественной жизни». Статья, открывающая номер, начиналась с его цитаты: «Фармацевтическая индустрия обладает огромной силой. И я глубоко чувствую свою ответственность».
Рорке производит впечатление вполне гуманного человека, подумала Монти, и невозможно представить, что он сознательно принимал участие в каких-то зловещих действиях. Компания явно просто эксплуатировала его облик доброго дядюшки, а настоящие подлости творил за его спиной этот ползучий гад Кроу — или кто-то стоящий ниже по лестнице.
Она подумала о памятной записке, которую доктор Линда Фармер послала Кроу — Коннор показал ее на экране своего лэптопа:
«У нас может быть и четвертая проблема с „Матерноксом“. Кингсли К. (миссис). Находится под наблюдением. Будем сообщать».
Ее охватил гнев. Ведь именно она убедила отца продаться «Бендикс Шер» — только потому, что верила в безупречную репутацию компании. Она продолжала верить в нее и не собиралась позволять, чтобы несколько гнилых яблок портили ее облик — и к тому же марали имя ее отца.
Пока еще у нее не было никаких доказательств. Но если анализы «Матернокса» окажутся сомнительными, она пойдет прямо к Рорке, решила Монти, и все ему выложит. И сделает это до того, как все расскажет Губерту Уэнтуорту, не дожидаясь, когда пресса начнет уничтожать компанию.
За несколько минут до восьми Монти вышла из лифта в просторный холл. Час пик уличного движения уже сходил на нет, и ей потребовалось не больше сорока минут, чтобы добраться до дома отца. У нее была еще одна причина, чтобы запоздать.
Последние пару дней Уинстон Смит отсутствовал на службе, и Монти надеялась, что уж сегодня-то вечером он появится; в этот час в холле мало кто показывается, и ей удастся снова переговорить с ним.
Она с удовольствием убедилась, что Уинстон в одиночестве сидит на своем месте, и мимо белого мраморного фонтана направилась к нему. Со времени их последней встречи он заметно похудел, лицо осунулось и приобрело совсем уж нездоровый цвет.
— Привет! — сказала она.
Он сдержанно кивнул ей. Обычно он вставал при встрече, но в этот раз остался сидеть.
— Добрый вечер, мисс Баннерман. — У него был подавленный и смущенный вид.
— С вами все в порядке? — спросила она. — Пару дней вас не было видно.
Белки его глаз потемнели, а в левом был виден след лопнувшего кровеносного сосуда.
— Говоря по правде, мисс, чувствовал я себя не очень хорошо. — Он высморкался.
— У вас не прошла простуда?
Он похлопал себя по животу:
— Нет… это здесь… боли в желудке. Несколько дней мучили.
— Но это не приступ аппендицита?
Он грустно улыбнулся:
— Нет, ничего подобного. Я был бы не против, чтобы его можно было вырезать, но доктор всего лишь дал мне пилюли, чтобы снять боль.
— Какой диагноз он поставил? Рак?
— Не знаю. Он почти ничего не говорил. — Уинстон, нервничая, посмотрел по сторонам и понизил голос. — Честно говоря, я думаю, тут что-то гораздо более серьезное, чем они могут сказать.
— Как давно у вас эти боли?
— Да уже года три.
Монти была потрясена.
— Кто ваш врач?
— Доктор Зелигман.
— Он ваш семейный врач?
— Ну… что-то вроде… он доктор от компании.
— Я и не знала, что есть такие.
— О да, он прекрасный человек. В подвальном этаже за водолечебницей у него клиника. Он всегда очень любезен. Все мы ходим к нему.
— Кто все?
— Все мы, сотрудники… которых используют как морских свинок… для испытаний лекарств.
Монти осмотрелась.
— Послушайте, мистер Смит, вы когда-нибудь посещали другого врача… чтобы выслушать еще одно мнение?
— За последние десять лет я был у самых разных докторов, мисс. Вы не поверите, сколько у меня хворей. Но самая худшая — это сыпь.
— Сыпь?
— Что-то вроде псориаза. Жуткий зуд по всему телу, и несколько дней я был в самом деле болен.
— И что говорили другие врачи?
Уинстон покачал головой:
— То же самое — ничего страшного! Это все мое воображение! Я был покрыт сыпью с головы до ног, у меня была температура тридцать девять и четыре, а они мне говорят — должно быть, я себе это все вообразил — психо… что-то там такое.
— Вы говорили им об испытаниях, которые на вас проводили?
— Ага.
— И вы поверили в их диагноз?
— Я не знал, во что мне верить, мисс. Я был у специалиста на Харли-стрит, и он сказал, что со мной все в порядке… кому верить?
Она в упор уставилась на него: