Алхимик

Его данные свидетельствовали, что первые две тысячи оснований и последние две тысячи давали восемьдесят шесть процентов совпадений с полио. Но он был поражен совпадением центральных двух тысяч оснований и снова уставился на экран.

«ПРОЦЕНТ СОВПАДЕНИЙ: 98 % ПО 2000 ОСНОВАНИЙ».

Его подозрения оправдались. Полиовирус был вектором, системой доставки; он находился на конце каждой нитки. По его мнению, восемьдесят шесть процентов совпадений, а не все сто объяснялись тем фактом, что вирус был обработан так, чтобы предупредить его копирование, — и тем самым он инфицировал реципиента полио.

Наконец вся эта ситуация начала обретать смысл, хотя он отчаянно надеялся, что ошибается.

Он вспомнил о пропавших досье — особенно об одном из них, — читая четкие буквы, которые сейчас составляли на экране перед ним его название.

— Вы подонки, — задыхаясь, сказал он, стараясь сдержать и ужас, и вспышку гнева. — Господи, какие же вы подонки!

По экрану проплыло какое-то отражение, и на стол упала тень. Он развернул стул и удивленно воззрился на доктора Винсента Кроу, оказавшегося в лаборатории. И стоявшего у него прямо за спиной.

Исполнительный директор был, как всегда, безукоризненно элегантен. На нем было пальто верблюжьей шерсти с вельветовым воротником. Руки он держал за спиной.

— Добрый вечер, доктор Баннерман. Мне случилось проходить мимо, и я подумал — не зайти ли и не поболтать ли с вами? За последнюю неделю или около того мы с вами почти не виделись. — Он показал в сторону дверей, где появилась другая фигура: — Не уверен, знакомы ли вы с майором Ганном, начальником нашей службы безопасности…

92

Губерт Уэнтуорт устал. Было два часа, но он редко так рано ложился в постель. Телевизор молча моргал перед ним, и светились все три спирали электрического нагревателя. Ему надо было бы принять горячую ванну, вытянуть ноги, и тогда, может быть, удастся подремать час-другой. Ночью он поработал с толком. Да, он хорошо провел время.

Время.

Привел все дела в порядок.

Есть время рождаться, и есть время умирать.Эти слова сохранились у него в памяти, как полузабытый мотив. Да, из Екклесиаста. Время сажать и время выкорчевывать то, что посажено.Смерть близка, но в нем нет страха. Он никогда не боялся умереть; с ужасом, который несет с собой жизнь, ничто сравниться не может. Уход, бегство… это не для него.

Наконец он уйдет к Франсуазе, которая ждет его тридцать три года. На прошлой неделе он снова виделся с врачом, и диагноз онколога не обещал ничего хорошего. Нужна операция — радикальное хирургическое вмешательство. Но он не был уверен, хочет ли пройти это испытание; несколько лет назад — да, это имело бы смысл. Тогда оставалось столько неоконченных дел. Но теперь все по-другому: неделя, может, две — вот все, что ему нужно.

Хирургия. Боль. Физиотерапия. Продолжение агонии. Нет, этого он не хотел.

Он любовно окинул взглядом свою коллекцию игрушечных машинок; раскрашенные свинцовые модельки в несколько дюймов длиной: седаны, откидные крыши, спортивные машины и грузовики его детства. Они вызывали у него воспоминания о тех временах, когда впереди лежала бесконечная жизнь, полная заманчивых обещаний. Но как все изменилось, подумал он, глядя на одну из самых любимых фотографий Франсуазы. Она улыбалась, и ее улыбка была полна тепла и счастья. Загорелая, с красным шарфом на голове, из-под которого выбивались блестящие черные волосы, и с улыбкой, предназначенной для него, и только для него.

«Ты с этим справишься, — сказали ему. — Не пройдет и пары лет. Время — великий целитель».

Они ошибались. Тридцать три года, и он никогда больше не подумал ни о ком — ни днем ни ночью. Да, конечно, он заботился о Саре, их дочери. В ней был для него весь мир, она была его жизнью. Но все время, в каждом ее движении, в каждом звуке ее голоса он видел и слышал Франсуазу. Он часто думал, понимала ли она, как много она для него значила.

А теперь и она мертва. Его взгляд переместился на фотографию на комоде. Сара и Алан в день свадьбы. Обоих больше нет. Им повезло, они ушли отсюда. Смерть позволила им скрыться, сбежать. Но не ему — он был приговорен к аду наяву; им руководила лишь одна страсть, которой потребовалось тридцать три года, чтобы созреть.

Они забрали его жену и дочь, и им в голову не пришло извиниться. Они воздвигли монумент здания Бендикс в честь своих успехов, в то время как должны были поставить надгробный камень Франсуазе.

Протянув руку, он погладил фотографию жены. Обещаю тебе, что не успокоюсь, пока не привлеку их к суду.

У него увлажнились глаза. Не отводя их от лица Франсуазы, он откинулся на спинку кресла и с гордостью посмотрел на ряды документов, аккуратно сложенные по темам, которые лежали на полу у его ног. На часах было 2:10. Он зевнул и прикрыл рукой рот, потому что всегда помнил о хороших манерах.