Алхимик

Асессор повернулся и, торжественно склонив голову, с силой прижал клеймо к правой руке Теутуса, в шести дюймах пониже плеча.

На этот раз Теутус со всей силой почувствовал обжигающий укус ожога, но даже не моргнул. Он высоко держал голову, обоняя зловоние собственной обугленной плоти, и, с силой сконцентрировавшись, начал молча повторять самые трудные места следующего заклинания.

108

Лондон. Среда, 7 декабря 1994 года

Перед ним была стена, покрытая мягкой серой бумагой в пупырышках. На белой полке стоял выключенный телевизор. Рядом на стене висела картина в раме, которая раздражала его — какой-то детский рисунок подсолнечников в вазе. А вот имя художника ускользало от него.

Каждый раз, как Баннерман пытался из глубин памяти вытащить это имя, он буквально сходил с ума. Какой-то импрессионист. Как Моне, Сезанн, Дега… словом, из этой команды. Имя вертелось на кончике языка, но никак не хотело с него соскакивать. Без уха. Этот парень был без уха, он его отрезал… Г… Г…

Словно ему самому отрезали часть мозга. Он мог видеть, слышать, чувствовать, обонять — и больше ничего. Не мог шевельнуть ни единой мышцей. Он медленно опустил веки и для проверки снова поднял их. Никаких проблем. Но остальное тело было начисто изолировано от него.

Он видел размытый силуэт трубок, которые тянулись из ноздрей, и догадался, что его кормят через нос. Что-то мешало ему во рту, а к левой руке была подсоединена капельница. Он слышал гудение и мягкое постукивание вентилятора. Легкий свет давал понять, что где-то справа от него должно быть окно, но он не мог повернуть голову, чтобы проверить. Там могла быть и простая электрическая лампочка. Он не имел представления, сколько сейчас времени, день или ночь, а также не представлял, где он сейчас находится.

Пару раз кто-то заходил — высокий загорелый человек в деловом костюме, которого он знал, но не помнил, кто он такой. Он знал, что этот тип мог все еще находиться в комнате, но вне поля его зрения.

Он видел, что простыня у него под носом вздымается и опадает в такт с поворотами вентилятора. Он понимал, что ему вставляли катетер, и чувствовал, что лежит на мягкой прокладке.

Память была в сплошном тумане. Вот он в лаборатории, в своем старом здании — и вот он здесь. Он никак не мог припомнить, почему он не оказался в своей новой лаборатории в «Бендикс Шер». Может, это мозг откалывает такие шуточки? А что, если у него инсульт? Где Монти? Почему она не приходит навестить его?

Да я же стал овощем, провалиться мне.

Он снова уставился на картину. Г. Черт побери, что же это за парень?

Он попытался как можно отчетливее вспомнить все, что с ним было. Два человека. Но дальше не пошло. Он продолжил рассматривать картину. Ван Гог. Да, Винсент Ван Гог!

Внезапно он ощутил прилив восторга из-за этого своего маленького триумфа. Первый овощ, который знал историю искусства.

109

Среда, 7 декабря 1994 года

Пластиковая оплетка шнура холодила кожу на шее Монти, но держал он хорошо, надежно, можно сказать, цепко; с его помощью Монти смогла утвердиться на шатком деревянном столе.

— А теперь опусти руки, Монти, — сказал доктор Кроу. — Пусть они висят по бокам.

Она секунду помедлила, но, увидев мягкость и заботу на его лице, почувствовав в глубине его сердца искренность, поняла, что может полностью доверять ему; если он сказал ей опустить руки, она спокойно может это сделать.

Монти медленно опустила их. Когда она качнулась, шнур больно врезался ей в шею, но он же помог устоять, взяв на себя часть ее веса. Со шнуром она прекрасно себя чувствует, он удерживает ее от падения. Она в безопасности. В полной. Доктор Кроу — ее защитник, и вообще он прекрасный человек.

— Отлично! — сказал он. — Очень хорошо! Все мы гордимся тобой, моя дорогая. — Доктор Кроу улыбнулся, и Монти почувствовала в себе восторженный трепет — как она счастлива, что смогла обрадовать его, что получила прощение за все те плохие мысли о нем в прошлом. Все это забыто, и между ними установилось новое взаимопонимание. Что там говорил Коннор? «Это было тогда, а это теперь». Что-то вроде этого. Теперь она поняла, что он имел в виду. — Стол тебе больше не нужен, Монти, он тебе мешает. Оттолкни его ногой, оттолкни сильнее!

Она послушно уперлась в стол подметками. Тот начал раскачиваться. Доктор Кроу одобрительно улыбнулся.

— Это правильно, — сказал он. — А теперь оттолкни его.

Визг намертво схваченных тормозов, скользящих по асфальту. Фары моментально осветили салон «мерседеса» Табиты Донахью, а затем другую машину, которая, вращаясь вокруг своей оси, пролетела мимо них, словно выкинутая с трассы гонок. Раздался звук жуткого удара, за которым последовал страшный, продолжительный грохот, словно сотня бочек из-под бензина кувыркалась по мятому металлу. В эту свалку врезался грузовик и, проскочив ее, тут же взорвался огненным шаром.