Чужеземец, словно лишившись дара речи, дрожащей рукой достал из кармана два камня – такие же, как у Сантьяго.
– Ты говорил с царем, – сказал он.
– А ты ведь не верил, что цари говорят с пастухами, – сказал Сантьяго, у которого пропала охота продолжать беседу.
– Наоборот. Пастухи первыми признали Царя, когда его еще не знал никто в мире. Так что вполне вероятно: цари разговаривают с пастухами, – и англичанин добавил, словно опасаясь, что юноша не понял: – Об этом есть в Библии, в той самой книге, которая научила меня, как сделать Урим и Тумим. Бог разрешал гадать только на этих камнях. Жрецы носили их на золотых нагрудниках.
Теперь уж Сантьяго не жалел о том, что пришел на склад.
– Быть может, это знак, – промолвил, как бы размышляя вслух, англичанин.
– Кто сказал тебе о знаках? – интерес Сантьяго рос с каждым мгновением.
– Все на свете – знаки, – сказал англичанин, откладывая свою газету. – Давным-давно люди говорили на одном языке, а потом забыли его. Вот этот-то Всеобщий Язык, помимо прочего, я и ищу. Именно поэтому я здесь. Я должен найти человека, который владеет этим Всеобщим Языком. Алхимика.
Разговор их был прерван появлением хозяина склада.
– Повезло вам, – сказал этот тучный араб. – Сегодня после обеда в Эль-Фаюм отправится караван.
– Но мне нужно в Египет! – воскликнул Сантьяго.
– Эль-Фаюм находится в Египте. Ты откуда родом?
Сантьяго ответил, что он из Испании. Англичанин обрадовался: хоть и одет на арабский манер, а все же европеец.
– Он называет знаки везением, – сказал он, когда хозяин вышел. – О, если бы я только мог, то написал бы толстенную энциклопедию о словах «везение» и «совпадение». Именно из этих слов состоит Всеобщий Язык.
И добавил, что встреча его с Сантьяго, тоже обладающим камнями Урим и Тумим, была не простым совпадением. Потом осведомился, не Алхимика ли разыскивает юноша.
– Я ищу сокровища, – ответил тот и, спохватившись, прикусил язык.
Однако англичанин вроде бы не придал значения его словам и только сказал:
– В каком-то смысле – я тоже.
– Я и не знаю толком, что такое алхимия, – сказал Сантьяго, но тут снаружи раздался голос хозяина, звавшего их.
– Я поведу караван, – сказал им во дворе длиннобородый темноглазый человек. – В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдет со мной, потому что пустыня – особа взбалмошная и порою сводит людей с ума.
Готовились тронуться в путь человек двести, а животных – верблюдов, лошадей, ослов – было чуть ли не вдвое больше. У англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова.
– Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, что приложу все усилия для того, чтобы еще раз одержать верх над пустыней. Теперь пусть каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение – это гибель.
Раздался приглушенный гул голосов – это каждый обратился к своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал. Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы – люди просили у небес защиты и покровительства.
Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло. Сантьяго и англичанин, купившие себе по верблюду, не без труда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своего верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.
– А между тем, никаких совпадений не существует, – словно продолжая давешний разговор, сказал англичанин. – Меня привез сюда один мой друг. Он знал арабский язык и...
Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако Сантьяго отлично знал, что имел в виду англичанин: существует таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку от африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенника и наняться в лавку, где продают хрусталь, и...
«Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, тем сильней она будет определять твою жизнь», – подумал юноша.
Караван двигался на запад. Выходили рано поутру, останавливались на привал, когда солнце жгло нещадно, пережидали самый зной и потом снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с англичанином – тот по большей части не отрывался от книги.
Юноша молча разглядывал спутников, вместе с ним пересекавших пустыню. Теперь они были не похожи на тех, какими были перед началом пути – тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливались с возбужденными голосами купцов и проводников.
А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра да скрип песка под ногами животных. Даже проводники хранили молчание.
– Я много раз пересекал эти пески, – сказал как-то ночью один погонщик другому. – Но пустыня так велика и необозрима, что и сам поневоле почувствуешь себя песчинкой. А песчинка нема и безгласна.