Рассказало оно ещё и о том, чего Сантьяго никогда не замечал: об опасностях, столько раз подстерегавших его. Сердце рассказало, как куда-то девался пистолет, который он утащил у отца, — он вполне мог поранить или даже застрелить себя. Напомнило, как однажды в чистом поле ему стало дурно, началась рвота, а потом он упал и заснул. В это самое время двое бродяг подкарауливали его, чтобы убить, а овец угнать. Но поскольку он так и не появился, они решили, что он повёл стадо другой дорогой, и ушли.
— Сердце всегда помогает человеку? — спросил он.
— Не всякому. Только тем, кто идёт Своей Стезёй. И ещё детям, пьяным и старикам.
— Это значит, что они вне опасности?
— Это значит всего лишь, что их сердца напрягают все свои силы.
Однажды они проезжали мимо того места, где стали лагерем воины одного из враждующих племён. Повсюду виднелись вооружённые люди в нарядных белых бурнусах. Они курили наргиле и беседовали о битвах. На Сантьяго и Алхимика никто не обратил ни малейшего внимания.
— Мы вне опасности, — сказал юноша, когда они миновали бивак.
Алхимик вдруг рассвирепел.
— Доверяй голосу сердца, — вскричал он, — но не забывай, что ты в пустыне! Когда идёт война, Душа Мира тоже внемлет ей. Никто и ничто не остаётся в стороне от того, что происходит под солнцем.
«Всё — одно целое», — подумал Сантьяго.
И тотчас, словно бы в доказательство правоты старого Алхимика, в пустыне появились два всадника, пустившихся вдогонку за путешественниками.
— Дальше вам ехать нельзя, — сказал один из воинов, поравнявшись с ними. — Тут идут военные действия.
— Нам — недалеко, — отвечал Алхимик, пристально глядя ему в глаза.
Воины на мгновение замерли, а потом пропустили путников. Сантьяго был поражён.
— Ты усмирил их взглядом!
— Взгляд показывает силу души, — отвечал Алхимик.
«Это так», — подумал юноша, вспомнив, что, когда они проезжали мимо бивака, кто-то из воинов долго смотрел на них. Он находился так далеко, что даже лица его нельзя было разглядеть, и всё-таки Сантьяго чувствовал на себе его взгляд.
И вот, когда они начали подъём в гору, закрывавшую весь горизонт. Алхимик сказал, что до пирамид осталось два дня пути.
— Но если нам скоро предстоит расстаться, научи меня алхимии.
— Тебе уже нечему учиться. Ты знаешь, что наука эта в том, чтобы проникнуть в Душу Мира и найти там сокровища, предназначенные тебе.
— Я говорю о другом. Я хочу знать, как превращать свинец в золото.
Алхимик не стал нарушать безмолвия пустыни и ответил, лишь когда они остановились на привал.
— Всё во Вселенной развивается, перетекает из одного в другое. Мудрецы открыли, что из всех металлов больше всего подвержено этому золото. Не спрашивай почему, — я не знаю. А знаю только, что так повелось в мире. Но люди неправильно истолковали слова мудрецов. И золото, вместо того чтобы быть символом развития, сделалось знаком войны.
— Мир говорит на многих языках, порою крик верблюда — это всего лишь крик. А порою — это сигнал тревоги. Я сам наблюдал это, — сказал Сантьяго, но тут же замолчал, сообразив, что Алхимику и без него всё это известно.
— Я знавал настоящих алхимиков, — продолжал тот. — Одни затворялись в своих лабораториях и пытались развиваться наподобие золота — так был открыт Философский Камень. Ибо они поняли, что если развивается что-то одно, то изменяется и всё, что находится вокруг.
Другие нашли Камень случайно. Они были наделены даром, и души их были более чутки, чем у прочих людей. Но такие случаи не в счёт, они слишком редки.
А третьи искали только золото. Им так и не удалось открыть тайну. Они забыли, что у свинца, меди, железа тоже есть Своя Стезя. А тот, кто вмешивается в чужую Стезю, никогда не пройдёт свою собственную.
Эти слова Алхимика прозвучали как проклятие. Потом он наклонился и поднял с земли раковину.
— Когда-то здесь было море, — сказал он.
— Да, я догадался, — ответил юноша. Алхимик попросил его приложить раковину к уху. Сантьяго в детстве часто делал так и сейчас вновь услышал шум моря.
— Море по-прежнему в этой раковине, ибо оно следует Своей Стезёй. И оно не покинет её, пока в пустыне вновь не заплещутся волны.
Они сели на коней и двинулись в сторону египетских пирамид.
Солнце начало склоняться к западу, когда сердце Сантьяго подало ему сигнал тревоги. Они находились в ту минуту за огромными песчаными барханами. Сантьяго взглянул на Алхимика, но тот вроде бы ничего не замечал. Через пять минут юноша увидел впереди чётко обрисовавшиеся силуэты двух всадников. Прежде чем он успел сказать хоть слово, вместо двоих появилось десять, вместо десяти — сто, и наконец все барханы покрылись неисчислимым воинством.
Всадники были в голубых одеждах. Чёрные тиары венчали их тюрбаны, а лица до самых глаз были закрыты голубой тканью.
Даже издали было заметно, что глаза эти, показывая силу души, возвещали путникам смерть.
Сантьяго и Алхимика привели в лагерь, втолкнули в шатёр, подобного которому юноша ещё ни разу не видел, и поставили перед вождём. Вокруг стояли его военачальники.
— Это лазутчики, — доложил один из тех, кто сопровождал пленников.
— Нет. Мы всего лишь путники.