Алхимик, который знал истину (СИ)

    Естественно такая инициатива востока не могла быть не замечена в Центре, а потому, спустя четыре месяца я уже сидел в поезде едущем в столицу. Как главного инициатора проверки и глобальных перестановок на Востоке, Груман сделал меня козлом отпущения и отправил к Фюреру. Хотя, судя по слухам что бродили в штабе в день моего отъезда, моя инициатива легла на благодатную почву и поговаривают что подобные проверки теперь пройдут по всей стране. Хотя я особо не полагался на слухи. Как правило все что касается нашего Фюрера, может быть подвергнуто сомнению. Тем не менее я решил заранее подготовить материалы как о причинах подтолкнувших меня начать проверки, так и об их итогах и о тех выводах что я сделал в их результате. Материала было немало и занимало несколько папок скоросшивателя, которые занимали весь мой портфель. В основном это были сжатые выкладки, так как Центр не запрашивал какие-то дополнительные документы. Все что они запросили было отправлено курьерским поездом еще полторы недели назад, а потому я чувствовал себя более мене подготовленным, хотя и не расслаблялся, понимая, какое у меня командование.

    Прибыв в Централ я сразу отправился в штаб, планируя остановиться в гостинице уже вечером. Хотя, если говорить честнее, я надеялся повстречать в штабе капитана Хьюза. Зная его характер, он обязательно пригласит меня заночевать у них дома и Гресия будет только рада моему визиту. Уж очень сильно мне нравилась эта семья. Хотя я с ней в полном составе виделся только один раз, на свадьбе, я видел какие чувства испытывает Маэс к своей супруге. Эта чистая незамутненная любовь, полная романтики. Уверен их дочка, а в этом я уверен на сто процентов, иначе бы не спорил с Огненным на его алхимию, будет прекрасной девочкой.

    С вокзала до Штаба я добирался пешком, наслаждаясь прогулкой, пусть даже и с чемоданом в руках. Прохожие косились на меня, но никто не выказывал недовольства. Вообще, издали люди меня как правило принимали за кадета военного училища. Такие были как Централе, так и в главных городах страны. Вот только стоило им приблизиться и увидеть погоны подполковника, как всякий интерес ко мне пропадал заменяясь страхом. В армии Аместриса был только один такой молодой офицер, которого обыватели называли Жнецом. Но все-таки в этот раз на улице людей было не так много, а потому я особо не привлекал внимания. Наконец, спустя полчаса я дошел до штаба и предъявив на входе документы, без проблем прошел внутрь. Видимо дежурные были предупреждены о моем приезде вышестоящим начальством, а потому мое появление не вызвало у них ажиотажа. Если конечно не считать излишней внимательности ко мне. Впрочем, все было в умеренной степени, моя репутация спасала меня от излишнего внимания к моей персоне. Единственное что меня задержало на проходной, необходимость сдать вещи в камеру хранения чтобы не таскаться с ними по Штабу.

    Поднявшись в Штаб и пройдя в нужный кабинет, я предстал перед самим Фюрером. Он затребовал меня сразу к себе. Вытянувшись по стойке смирно я стоял перед верховным правителем страны. Кинг Брэдли внимательным цепким взором своего единственного глаза осматривал меня, будто проверяя не затаился ли внутри меня шпион. Или же не задумал ли я предать наше великое государство Аместрис во имя каких-либо своих бессмысленных целей или в силу своей юношеской горячности и глупости. Во всяком случае, именно такое ощущение невольно закрадывалось ко мне в мысли, пока Фюрер осматривал меня. Конечно же все это было лишь плодом моего богатого воображения и Брэдли просто преследовал какие-то свои цели, молча смотря на меня в течение пяти минут. Но увидев, что я по-прежнему остаюсь невозмутим, ожидая когда командование даст мне слово, Брэдли предложил мне садиться. Не став спорить я последовал его предложению-приказу. Порой он предлагал так, что иначе как приказ его слова трактовать было нельзя и сейчас был как раз такой случай. Чтобы ослушаться его надо быть либо очень смелым человеком, либо иметь за спиной весьма весомые аргументы в доказательство своей правоты. Именно таким человеком был Кинг Брэдли, и у меня не возникало и толики желания идти с ним на конфликт.

    - Может быть, чаю, Эдвард? - спросил он меня. Когда он того хотел, Фюрер мог быть весьма мягким в общении. А ко мне он порой относился с некоторым пиететом, будто я не подполковник армии Аместриса и государственный алхимик под личным командованием Фюрера, а всего лишь десятилетний мальчишка, что тоже было правдой. Вот только еще ни разу я не повелся на его теплоту, по-прежнему придерживаясь официальной формы общения с ним. Можно даже сказать, что для Брэдли заставить меня проявить свою детскость стало какой-то своеобразной игрой, и вся моя серьезность смешила его. Впрочем, могу с уверенностью сказать, что когда дело дойдет до действительно серьезных вещей, он оставит всю свою напускную веселость и покажет свое истинное лицо жесткого и волевого человека, способного принимать тяжелые и необходимые решения.