Алхимики (СИ)

Желая успокоить смятенную душу, Андреас направился в боковой проход: здесь было пусто, под стенами расплывались известковые лужи, а в воздухе ощущался запах краски и сырой штукатурки. Капеллы за полукружьями арок казались темными пещерами, в которые еле мерцали крохотные огоньки. В одной Андреасу почудилось движение, и он остановился, а потом отступил за колонну. Привыкнув к темноте, его глаза вскоре смогли различить детали убранства и множество гербов, развешанных по стенам. Напротив входа возле золоченой статуи агнца Божьего стояла молодая женщина в одежде зажиточной горожанки. Привлеченная звуком шагов, она обернулась — на ее лице в обрамлении широких крыльев крахмального чепца было написано нетерпение.

Видно, она ждала здесь кого-то; при виде пустого коридора ее губы сердито поджались, и женщина вздохнула. Чуть заметная дрожь, пробежавшая по ее телу, непостижимым образом передалась Андреасу. Он готов был выйти из своего укрытия, но вместо этого еще теснее прижался к стене. Мимо скользнула еще одна фигура — мужская, широкоплечая — и остановилась рядом с женщиной. Оба торопливо перекрестились и одновременно вытянули руки, коснувшись друг друга кончиками пальцев. Напряженный взор Андреаса перехватил взгляд, которым они обменялись, и в ту же секунду его сердце подпрыгнуло, а горло перехватило, будто удавкой. Чудь слышный вздох прошелестел по капелле и смешался с треском свечных фитилей — но в ушах философа он отозвался подобно громовому раскату.

И Андреасу показалось, что перед ним раскрывается черная бездна, и кто-то под призрачной вуалью манит его туда мягкими белыми руками. Он не мог различить лица этого призрака, но оно было знакомо ему до последней черты; и он знал, что белокурые волосы под вуалью перевиты серебряными шнурками.

Она двигалась ему навстречу и вдруг встала на место горожанки. А он превратился в ее спутника, и их руки соприкоснулись. Она откинула вуаль и улыбнулась ему ярким, как вишня, ртом. Ямочки на ее щеках становились все глубже и глубже, пока сквозь них не проглянули десны и мелкие неровные зубы. Черные трещины прочертили лицо, и оно стало осыпаться, как штукатурка под ударами молотка; но, несмотря на это, женщина продолжала тянуться к нему, все ближе и ближе, пока их губы не соприкоснулись.

Поцелуй ледяной иглой пронзил Андреаса до самого сердца, и он вскрикнул беззвучно и разрыдался, стиснув зубами искалеченные пальцы.

А мужчина и женщина, не заметив его, вышли из капеллы и направились к алтарю.

XXII

А Ренье, увлеченный новой мыслью, отправился на Botermarkt, где, кроме масла, кунжутного, оливкового и конопляного, торговали всякой всячиной — от овощей и пряных трав до позолоченной кожи и пуговиц из латуни. Еще здесь ошивались шулера и жонглеры, воришки, бродячие проповедники, торговцы святыми мощами, фальшивомонетчики, нищие и бродяги — всех понемногу.

Однако среди этого изобилия пикардиец поначалу не нашел того, что ему нужно. Миновав торговые ряды, он вышел к фонтану: две пустоглазые каменные рыбы лениво цедили воду из распахнутых ртов. С одной стороны от низкого парапета стояли жаровни продавца вафель, с другой — цирюльник и зубодер, ревниво косясь друг друга, наперебой зазывали клиентов. Между ними дремал человек в соломенной шляпе размером с тележное колесо — его рука в кольце деревянных четок покоилась на коробе, размалеванном звездами; самая большая звезда сердито таращилась на пикардийца с крышки.

Ренье оглядел спящего и остался доволен, потом, не долго думая, выбил короб из-под его руки. Коробейник дернулся, спросонок уронив шляпу. Его лицо показалось Ренье знакомым, а тот при виде пикардийца раскрыл рот, да и замер, как рыба в фонтане.

Приглядевшись, Ренье узнал Стефа из Антверпена.

— Вот уж встреча! — воскликнул он, смеясь. — Неправду говорят, что все дороги ведут в Рим. В Нидерландах все ведут в Мехелен.

А Стеф только открывал и закрывал рот. Наконец он вымолвил:

— Знать бы заранее, что наши пути пересекутся, не пошел бы этой дорогой даже за пять золотых монет.

— И я не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал Ренье. — Но, коли так случилось, оно и к лучшему.

— К лучшему? — закричал Стеф. — Бог, видно, совсем меня не любит, если вновь свел с тобой. Хуже было бы только с чумой повстречаться! Да что я говорю? Ты сам хуже чумы, от тебя и смерть заплачет.

— Не тужься, а то пупок выскочит, — сказал пикардиец.

— Не твоя забота, — огрызнулся мошенник, и губы у него задрожали. Испуганно стрельнув глазами по сторонам, он спросил уже тише:

— Во имя Иисуса Христа, скажи правду — ты ведь не затем пришел, чтобы меня погубить?

— Да зачем мне это, ослиная башка? — посмеиваясь, спросил Ренье.