Алхимики

— Господин алхимик, наши судьбы столь различны, но в одном схожи: много лет назад и я, подобно вам, отказался от того, что могло составить мою земную славу. Будучи совсем молодым, я готовился принять монашеский обет в ордене святого Доминика. Мои склонности побуждали меня служить Господу в составе святейшей инквизиции. Мое честолюбие подталкивало меня к этому, ведь я знал, что со временем эта дорога может привести к епископской или кардинальской шапке, а то и папской тиаре… И все же я сошел с широкого пути, чтобы идти торной дорогой во мраке и тайне. Вы спросите, как это случилось? Нет? О, я вижу, вы знаете! Возможно, вы сами когда-то испытали подобное… Но вас соблазнил дьявол, меня же призвал Господь — он открыл мне Истину и повелел охранял людские души от страшного проклятья. Его навлекла на людей праматерь Ева, и ради искупления человек был изгнан из рая; но до сих пор многие не желают внять голосу Божьему и тянутся туда, куда им путь заказан. По злому умыслу или по неведению эти несчастные предают себя дьяволу, и тот ведет их к древу греха, называя его древом познания. Через них, нечистых, еретиков, дьявол все сильнее овладевает миром, через них ведет его к гибели. Слушай меня, слушай! Много лет я в тайне собирал книги и записи, водил дружбу с алхимиками, хотя почти все они были отъявленными мерзавцами и безбожниками, коих следовало бы уничтожить без жалости. Суфлеров я не трогал — надутые куклы, пустышки, они не представляли угрозы… Настоящий вред могли принести лишь те, кто искренне верил, что посредством алхимии можно обратить порчу, очистить душу и вернуть человека в прежнее райское бытие. И хотя я в душе был уверен, что подобное немыслимо, моим долгом было разыскивать безумцев, обладавших особым талантом, из-за которого они становились опасны. И я делал это год за годом, терпеливо и добросовестно роясь в навозе, чтобы найти жемчужину… выводил несчастных из тьмы, в которой они скрывались, и отдавал в руки правосудия. Я знаю всех алхимиков Фландрии и Брабанта, в других провинциях у меня есть осведомители, я получаю сведения из Франции, Италии, германских княжеств… И однажды мне в руки попала книга… «Manu philosophum»… Ты знаешь, о чем я говорю!

Виллем, слушавший внимательно, вздрогнул.

— «Рука философа»?

— Да, «Рука философа». Даже моих знаний оказалось недостаточно, чтобы постичь ее тайный смысл, но их хватило, чтобы понять — вот то, к чему вел меня Господь. Я должен был все узнать о ней. Книга была отпечатана в Гейдельберге; автор скрыл свое имя, но он посвятил ее «единственному брату Ротеркопфу» со словами «Caeci vident»[63].

Старик глубоко вздохнул, в его глазах блеснули слезы.

— Я помню, — сказал он взволнованно. — Я держал эту книгу в руках, но совсем недолго.

— Ты прочел ее? — спросил Имант.

— Да, в тот же день, когда мой друг Исаак принес ее мне. Это было давно…

— Человека, написавшего ее, звали Исаак?

— Исаак Философ — так он себя называл. Настоящего имени я не знаю. В Гейдельберг он пришел, кажется, откуда-то из Саксонии. Впрочем, не знаю… Мы сошлись в университете и три года были ближе, чем родные братья. Потом он ушел, и больше я его не видел.

— Он был алхимиком?

— Да, у Исаака был тот особый талант, и он очень быстро обошел признанных мастеров делания. Но своих секретов он не открывал никому… даже мне, хотя я по глупости не раз просил его об этом.

— Но книга — он написал ее для тебя? — хрипло спросил Имант.

Философ слабо улыбнулся.

— Он написал ее, потому что есть вещи, которые невозможно передать простым человеческим языком. Чтобы понять их, нужна целая жизнь и сердце, открытое для постижения Божественной любви. Но я был молод и мало что понимал тогда, поэтому Исаак забрал у меня книгу, а взамен оставил другую.

— «Oculus philosophum»****… — произнес Имант чуть слышно.

Виллем кивнул. Дознаватель подался вперед:

— Это ключ к первой. Она здесь, с тобой? Дай мне ее.

Философ помедлил.

— Я хотел передать эту книгу своему сыну. Но, если она так нужна вам, возьмите. — Он указал на сумку, лежавшую радом с постелью. Имант всем телом наклонился к ней, подхватил и прижал к груди.

— Вам зачтется, господин Ротеркопф, — сказал он радостно. Но перед тем как достать книгу, замер, и его губы искривила судорога.

— Что, если это обман? — пробормотал он, неподвижно глядя перед собой. — Тихий голос и смиренный вид часто скрывают ядовитое жало. Я всегда чувствую его рядом собой. И сейчас, в минуту моего торжества, почему, почему мне так тоскливо? О, этот смертельный холод на сердце… Руки немеют. Я не могу пошевелить пальцами. Старик, открой сам свою сумку.

Виллем Руфус не без труда отцепил медную пряжку и вынул из сумки маленький томик в неприметном кожаном переплете. Книга была размером в ладонь, а толщиной в полпальца.

— Это она? — недоверчиво спросил Имант.