Алькина война

Немного позже там же у барака Алька увидит инвалида совсем без ног; он будет сидеть на низенькой плоской тележке, стоящей на четырех подшипниках и пристегнутой к поясу мужчины ремнями, так что тележка и остатки тела человека составляли собой нечто целое. В руках у него будут две деревянные колодки, обитые резиной, и он будет ловко отталкиваться ими о землю, чтобы ездить или, упираясь ими в землю, приподнимать тележку над землей, разворачивать ее и ехать в другом направлении. Алька увидит еще много таких человеко-тележек, и во время войны, и после войны, даже женщин, даже мальчишек подростков, подорвавшихся на минах и снарядах, этих изуродованных войной людей, но при этом оставшихся жить и научившихся так ловко управлять своими телами-тележками, что им могли позавидовать многие цирковые акробаты. А сейчас, засыпая, Алька снова видит перед глазами огромный ревущий танк, кожаные ремни на деревянной ноге, коричневую крупу махорки в обрывке газеты и грубые пальцы инвалида, застегивающего себе пуговицы. Что такое «война», и зачем, почему она куда-то идет, он пока понять не может.

4. День рождения.

Мир расширяется. Алька уже не удивляется, что мир вокруг него достаточно велик, и в нем так много интересного. Это даже становится привычным. Непривычно то, что чем больше он узнает, тем, оказывается, еще больше можно узнавать, и обнаруживается, что окружающее, внешне обыденное и спокойное, часто оказывается непонятным, даже угрожающим, и возбуждает в нем множество странных ощущений и вопросов.

…Они сидят в той же комнате, где Альке гадали по ладони. Светлая солнечная комната с кружевными подушками на кровати и кружевной скатертью на столе, удивительно чистая для барака. Девочки делают себе «дочек», а Алька сидит рядом на стуле с твердым напутствием от Риты не мешать и наблюдает за процессом.

Делают «дочек» следующим образом: каждая девочка рисует себе на бумаге в фас девочку, какую ей нравится, то с коричневыми волосами, то с желтыми, то с косичками, то с кудряшками, но обязательно с бантами, с огромными синими глазами и в окружении не менее огромных ресниц, от чего их лица становятся одновременно яркими, но и слегка устрашающими. Все дочки рисуются без платьев, но в трусиках и в маячках, иногда даже с кружевами, после чего начинается процесс изготовления платьев.

Платья тоже рисуются на бумаге, удивительным образом: передняя часть платья рисуется обычным способом, а задняя пририсовывается к ней вверх ногами, или точнее вверх юбкой, и обрезается по рисунку ножницами. Если теперь сложить такое платье по линии шеи, а на месте шеи вырезать ножницами небольшую щель, то получается платье, которое можно одеть прямо на голову своей дочке. После этого начинается процедура оценки и прямого хвастовства. Каждая девочка убеждает, что ее дочка лучше и находит множество изъянов в чужих дочках, в связи с чем споры разгораются.

Поскольку Альке из-за экономии дефицитной бумаги ни рисовать, ни резать не дают, а все рисованные «дочки» кажутся ему довольно неестественными, ему становиться скучно. К тому же в какой-то момент он чувствует, что ему хочется пить. Отвлекать девочек он не хочет, тем более что хорошо знает, где находится вода: за занавеской на табурете, в большом зеленом чане с тяжелой крышкой, – и кружка стоит рядом.

Он сползает со стула, идет за занавеску берет кружку, одной рукой снизу-вверх приподнимает крышку чана, а другой, правой – засовывает в чан кружку, чтобы зачерпнуть воды. Но литая чугунная крышка с неровными краями давит на пальцы левой руки, так что он невольно отпускает руку, и тогда крышка острыми краями врезается в кожу правой руки, засунутой в чан, словно захлопывает челюсти. Он еще пытается поднять крышку левой рукой и вытянуть правую руку, но, поняв, что попал в западню, как с селедкой, плачет и зовет Риту.

Рита, конечно же прибегает, поднимает крышку, вытаскивает руку, и конечно же дает ему шлепка по попе:

Ну зачем ты туда полез? Вечно ты куда-то лезешь! Нельзя тебя оставить на минуту!

Пить хотел, – плачет Алька.

– А попросить не мог?.. Уж лучше в ясли тебя водить, чем сидеть с тобой…

«А попросил бы, сказала бы, что я опять им мешаю», – с упреком думает Алька.

…Снова приходит. Алька сталкивается с ним внезапно, вбегая в свою комнату, и, узнав, с радостью бросается к нему на руки. Но мать, стоящая рядом, сердится, забирает Альку у отца и снова что-то резко и настойчиво выговаривает отцу. Суров, губы сжаты, брови нахмурены. Он пытается что-то объяснить матери, доказать ей, но она непреклонна.

«Уходи, уходи, – единственное, что успевает понять Алька из ее слов, – не дергай ребенка».

«Почему он дергает?» – не понимает Алька. берет Альку на руки, целует его, снова ставит на пол и повернувшись уходит. Последнее, что замечает Алька, – это слезы в его глазах.