Какие уж там чудеса дипломатии сработали нам не известно, но Администрация президента, Минобороны РФ, Минкульт РФ, Главк там какой-то, штаб округа, руководство полка, все соответствующие нижестоящие ступени — поразительно! — вовремя сработали в штатном исполнительском режиме. Выполнили, как и требовалось при выводе строго приказа на высокую его орбиту. Так же безотказно сработал и авиаперевозчик в лице российской авиакомпании, перебросив, по тревоге поднятой, в конец этим ошарашенной, группу военных музыкантов в комплекте со всей своей парадной формой, инструментами, и дирижером, рейсом номер двести девятнадцать Москва — Стокгольм, минута в минуту. Почему ошарашенной? А потому, что никто ничего не знал. Потому что армия. Тут всё работает по принципу строгой секретности и испорченного телефона: чем дальше от источника, тем меньше точной информации или вообще её ноль. В этом конкретном случае, получилось как раз второе: гоп-ля, чуваки, по тревоге, и в самолет.
Можно не описывать глаза, мимику, отвисшие челюсти, сдавленные вздохи и охи, в том же самом аэропорту Арландо, самопроизвольно возникшие у высыпавшихся из самолёта музыкантов. Вчера — орекестровка, сегодня — аэропорт Арландо. Ё-моё! Ух, ты! Ах, ты!! Со скрытым удивлением, но вопреки всему пробивающимся удовольствием на лицах, как зеленая молодая трава сквозь старый, заскорузлый асфальт, разглядывали музыканты окружающий их чужестранный городской архитектурный пейзаж, слушали заграничный фольклор, и прочие одна за другой возникающие прелести, по мере их передвижения от аэропорта до той самой, многозвёздной гостиницы «Хилтон»… «Вот это да, братцы!.. Живут же люди», — переглядывались многозначительно и восхищенно. Это звучало, как в рекламном слогане: «Почувствуйте разницу, господа…», причем без всяческого сарказма. Одно дело сидя у телевизора кинопрограмму «Пока, ДэКа» иронически комментируя разглядывать, другое дело в живую, причем, неожиданно, сюрпризом туда попасть, в жизнь этих самых капиталистов. Соприкоснуться с ними. Как на яркую сцену, в чужой, незнакомый, но красивый спектакль попасть: Вот оно! Ооо!.. Ух-ты, как тут у них всё классно-о-о!.. Настоящее, нет?!
— Зашиб-бись тут, мужики! Полный мажор! — выразил общее мнение всё тот же Кобзев.
— Да-а-а, трали-вали… те сандали! — вертя головой, прокомментировал и рыжий Генка Мальцев, тромбонист. — Нормально они здесь устроились. Нормально! Поменяться бы с ними местами… На годик…
— На три…
— На пять…
— Согласен! На десять.
— Годится!
— О-о-о! Ух, ты!
Всё было почти как и у Смирнова когда-то, только эмоций во много раз больше, ярче, ровно в пятнадцать раз, по числу прибывших музыкантов.
И сама встреча земляков прошла ярче и возвышенней чем эпизод воссоединения Украины с Россией когда-то. Не на картине, в натуре. Сюжет — один в один, только костюмы другие и народу поменьше, а так… А потому, что опять же музыканты, эмоциональный народ, да и обстоятельства не совсем рядовые. И Смирнов перед Тимофеевым, Трушкиным и Кобзевым отчитался о выполнении задания: «Передал! она прочла! обрадовалась!.. и всё такое прочее пока, а что?» Тимофееву этого было конечно недостаточно, но он чуть ожил. Глаза ещё ярче заблестели, но по другому, с надеждой, и румянец даже на щеках пробил… Правда горячечный похоже… Волнительный! Остальное, получалось, теперь было за ним, за Тимофеевым. И полковник Ульяшов с подполковником Запорожец встретились как братья. Обнялись даже… Троекратно. Сразу же за этим, дирижёр объявил пятнадцатиминутный перерыв, и сбор у него в номере, на репетицию. Этому не удивились. Желели даже. За этим же и приехали. Пусть послушают зажр… эээ… заевшиеся капиталисты, как
Вскоре все собрались. С инструментами и с необычайно восторженным настроением. Шумно и с вознёй, словно дети в школе — учитывая где это всё происходит! — расселись… кто где. Благо одноместный номер у дирижёра, но двухкомнатный, как трёхкомнатная московская квартира улучшенной планировки.
— Так, всё, успокоились! — стуча дирижёрской палочкой по краю стола, осадил дирижёр. — Хватит улыбаться… Достаточно! Не на именинах! Подумаешь, заграница! Стокгольм! «Когда в Германии бывали, мы «Мозельвейном» заливали радиаторы машин»… Понятно? — резюмировал он. — Так что, настроились все! Работаем! Настроечку…
Поднял руки.
Склонив голову, отмахнул рукой. Оркестр ожил, загудел на одном звуке: «Ага! — вслушиваясь в аккорд, кивал головой дирижёр. — Ага! Та-ак, та-ак! Второй кларнет, чуть-чуть подтяните звучок… Не спите! Угу! Угу! Так! Теперь лучше… хорошо. Ещё раз все вместе… альт, альт… не спите… Так… — прислушиваясь, как фокусник, движением кисти руки усилил звучание, потом ослабил его, подержал на «тянучке» в таком состоянии, отметил. — Угу… Пойдёт. — Снял звук. — Репетируем программу».
Кстати, репетиция «некстати» началась с курьёза.