Аллергия

Однако, когда он говорил о росте, о расширении границ, она меньше всего думала о холодильных установках, скорее ей представлялась некая дама, все еще соблазнительная, несмотря на свой зрелый возраст, которая, перейдя границы всех леденящих запретов, вступала в новую, безграничную жизнь. Но она чувствовала перемену. Теперь он был не так доступен. Он работал допоздна и совсем потерял аппетит к ее оригинальным, безъяичным блюдам, которые она ставила перед ним за ужином. Хуже того, когда неожиданно настали дни короткого бабьего лета, внезапный наплыв работы все удлинял и удлинял периоды его отсутствия. Теперь он бывал занят и в субботу после обеда и, как выяснилось, даже по воскресеньям был вынужден отправляться на своей машине, чтобы завязать контакты, на которые ему не хватало времени в рабочие дни. С неохотой миссис Маклин решила, что пока не спадет напряжение, она, чтобы воспользоваться погодой, совершит одна несколько путешествий просто на автобусе. В довольно веселом настроении отправлялась она на уик-энд в свои одинокие загулы, нередко забредая под конец выпить в одиночестве чаю в те самые гостиницы, куда они заходили прежде. По-прежнему за ужином и за завтраком они вели беседы с жильцом, но говорила в основном она — для поддержания духа. Теперь она никогда не поминала Истории. Разговоры о яйцах тоже прекратились. Унылыми вечерами она втайне изнывала, думая об омлетах на масле и воздушных суфле, которые она взбивала себе в незапамятные времена.

Однажды в субботу она отправилась на автобусе далеко за город на старинную ферму, куда они приезжали месяца два тому назад. Ферма стояла в стороне от дороги, среди низких, поросших дроком холмов, где кружили проторенные извилистые тропинки: можно было сделать большой крюк, в несколько миль, и в конце концов выйти к самому дому. Миссис Маклин решила пойти на прогулку после чая. Тут не было ни души, но настроение у нее было гораздо лучше обычного. Она съела трески под яичным соусом, блинов, булочек со сливовым джемом, непринужденно переговариваясь во время еды с симпатичной девушкой, которая обслуживала ее. Ей даже удалось что-то ввернуть об одном хорошем знакомом, который не мог есть яиц ни в каком виде, и они немножко потолковали о человеческих странностях и застольных привычках. Потом она отправилась на прогулку.

Стоял один из последних теплых дней года — такой теплый, что полчаса спустя ей пришлось снять пальто; когда же она прошла в гору еще милю, она с удовлетворением облокотилась о калитку, устремив свой взор туда, где вдали едва виднелась скалистая цепь Крэгс и Сидение Артура [*название холмов в Эдинбурге], под которыми в голубой дымке раскинулся город. Вокруг полевые травы отливали яркой желтизной, слегка смягченной в низинах пеленой поднимавшегося от земли тумана. Вдруг что-то вывело ее из забытья. К немалому удивлению, она обнаружила, что она не единственная, кто наслаждается видом окрестностей. Хотя никого не было видно, совсем рядом, за забором, у нее за спиной, раздавались шорохи и человеческий шёпот. Она перегнулась через калитку и вытянула шею, поглядывая по сторонам. На клетчатом пледе, позаимствованном со спинки дивана, стоявшего в ее собственной гостиной, сидел Гарри Вайч, обняв за талию молодую женщину, чьи волосы были желты, как желток. Их ноги лежали рядом, носки ботинок так и тянулись друг к другу и миссис Маклин заметила, что под слоем пыли, семян и соломин башмаки Вайча все еще хранили следы той чистки, которую она собственноручно произвела вчера вечером. Она продолжала смотреть еще несколько минут. Издали, отойдя на расстояние одного-двух участков, глядя на них можно было подумать, что они втроем мирно наслаждаются последними мгновениями идиллического дня. Потом миссис Маклин вдруг оторвала от калитки руки, словно по ней пробежал электрический ток, быстро и молча повернулась в ту сторону, откуда пришла, и двинулась к автобусу, который шел в город.

Воскресный завтрак всегда был продолжительнее, чем в остальные дни недели, и на следующее утро Гарри Вайч поздно спустился вниз в темно-красном халате, наброшенном на синюю пижаму. Вид у него был самый непринужденный, а его лоб слегка покраснел — это было не что иное как начало и конец шотландского загара. Так как погода уже переменилась. Миссис Маклин приветствовала его, по обыкновению сидя боком к столу, чтобы показать, что она уже позавтракала. Но вместо того, чтобы сесть, Вайч проявлял странную медлительность. Несколько мгновений казалось, что ему стоит неимоверного труда оторвать взгляд от находившейся перед ним тарелки, словно ее края магнитом притягивали его глаза, которые, как ни силились увильнуть в сторону, были намертво прикованы к ее центру. Но наконец колоссальным усилием ему удалось-таки отвести взгляд. Небрежно, с улыбкой он обвел взглядом комнату, скользнув по занавескам, цветку в горшке, каминному экрану, буфету, словно приветствуя их прежде, чем заговорить. А когда он заговорил, голос его звучал ровно, вежливо, не срываясь.

— Миссис Маклин, я не могу есть яиц. Извините.

— Не можете?