Алло, милиция?

Грабитель, похоже, думал аналогично. Выписав затейливую кривую по улицам, он углубился в частный сектор Сельхозпосёлка, где разъезженные колеи покрылись коркой льда. Вдобавок присыпанные снегом ямы норовили оторвать колесо вместе с подвеской, а на поворотах «Москвич», обутый во «всесезонную» резину, норовил развернуться на 180 градусов. Задница УАЗа неумолимо отдалялась.

Лихорадочно вращая руль, сержант даже не пытался связаться по рации, безуспешно к нему взывавшей.

Редкие жители посёлка отчаянно прыгали в стороны, уступая дорогу. Со стороны казалось, что группа из двух милицейских машин следует на какое-то особое срочное задание.

Наконец деревенская застройка кончилась. Сумасшедшая гонка привела их в Зелёный Луг. УАЗ влетел во двор, намереваясь проскочить его насквозь, но не вышло: дорогу намертво перегородил мусоровоз.

И только сейчас Вишневецкий осознал, что по самые помидоры влип именно он, а не бандиты. Их – минимум двое. Не исключено – вооружены. Против УАЗа его тарантайка – что детская коляска.

Не приближаясь вплотную к жёлто-синей корме, сержант схватил микрофон рации:

– Я шестьдесят седьмой! Первый! Преследую грабителей по адресу…

Ответом был лишь треск эфирных помех и далёкая перебранка, к нему отношения не имевшая.

УАЗ тем временем развернулся. Его фары устремились навстречу, быстро увеличиваясь. Вишневецкий врубил заднюю передачу и с криком «бля-а-а!!!» вдавил газ до упора. Уйти от удара не успел. Бампер УАЗа, прочный как рельса, впечатался в правый борт. Обречённый «Москвич» отбросило и повалило на левую сторону.

Но УАЗ тоже занесло от удара. Он зацепил стойку для выбивания ковров и перевернулся.

Сержант выполз наружу через проём ветрового стекла. Выглянул из-за машины, тотчас в неё угодила пуля.

Матюгаясь на чём свет стоит, Вишневецкий вытащил «макаров». Искренне пожалел, что нет «калаша». Но строчить очередями в густонаселённом квартале… Он высунулся на миг и тоже пальнул из пистолета.

Жители ближайшего дома, привлечённые воем сирен, могли наблюдать сюрреалистическую картину: внизу валяются две разбитые милицейские машины, из-за них вдруг донеслась яростная стрельба. Мелькнули пистолетные вспышки.

Две группы ментов расстреливают друг друга во дворе жилого дома? Дожили…

* * *

Широкую улицу Калиновского запрудила милиция. Наверное – добрая четверть личного состава УВД. У самого гастронома суетились люди властного, совершенно немилицейского вида. Зона взрыва была оцеплена в два кольца – место происшествия и половина микрорайона Восток-1.

Сквозь оцепление прибывало и убывало начальство. Лишь немногие имели реальную причастность к расследованию. Большинство горкомовских и исполкомовских понаехало, только чтобы зарисоваться, показать личную заботу о советских гражданах. Мол, не сидели в стороне, бдили и радели.

Лёха, сидя на скамейке возле пятиэтажки, размял сигарету промёрзшими пальцами.

– Пробежимся по району?

– Сиди уж. Очередное начальство притащится, будет спрашивать: «А где? А почему?»

Лёха крутнул мёрзнущей головой. Шапка потерялась в дебрях гастронома. Наверное, уже пополнила коллекцию вещдоков. И вопросы начальства отнюдь не согревали.

«Вы установили личности всех свидетелей и потерпевших, покидавших место взрыва?»

«Вы приняли меры к охране места происшествия?»

«Зачем вы вошли в помещение до прибытия взрывотехников?»

«Какие вы проводили профилактические мероприятия по предотвращению несчастных случаев в местах скопления людей? Рапорт с объяснением – мне на стол!»

– Выговор или уволят?

– Выговор, – вздохнул умудрённый опытом капитан. – Наказывать тебя вроде как не за что. И меня. А наказывать надо. Три трупа!

– Четыре трупа… Слышал – кассирша умерла в больнице. От ранений и компрессионной травмы. Женщина-покупатель и два грудных ребёнка.

Естественно, руководство думает не только об установлении обстоятельств, но и о прикрытии задницы. Сейчас место происшествия напоминает киношный павильон для съёмок детективного сериала, горят прожектора. Трупы убраны.

Лёша закрыл глаза.

Недавно сцена выглядела иначе. Потому что были раненые, ползавшие по телам в попытках найти своих, опознать хотя бы по одежде, по сумкам, вытащить наружу – вдруг удастся спасти… Рвал на себе волосы мужик из сорок восьмого дома… Жена его минут десять находилась внутри, погребённая под молочными и кефирными бутылками с рухнувшей витрины. От пожара надышалась отравы, сейчас в больнице, в коме. И вытянут ли её врачи – никому не известно.

Вот и сходили за колбасой.

Было заметно, что у капитана руки по-прежнему дёргаются, хоть столько уже жмуров повидал – и висельников на детских спортплощадках, и утопленников в озере у «Трудовых резервов», и «подснежников» после таяния зимних сугробов, и от домашних разборок. Как бы ни зачерствел, его всё равно пробило.

– Гаврилыч, леденцов хочешь? Я в гастрономе пачку стянул.

– Давай.

Они рассыпали леденцы по карманам и принялись сосать их как дети, думая о своём, вполне взрослом.