Аллоды. Игра в чертогах смерти

Брызнула кровь, Мосол отступил, шатаясь под градом ударов, которые он не успевал парировать. Странно, что он не попытался прорваться к двери и ускользнуть… хотя чего странного, это же орки, чуть ли не любой из этого народа предпочтет умереть, но не отступить.

Рыжий встряхнулся, точно огромный кот, в лапище его появился кривой нож.

– Ну все, Мосол, ты покойник! – рявкнул он.

– Сомневаюсь, – низкий, грудной женский голос донесся с лестницы, ведущей на второй этаж.

На ступеньках стояла орчиха в штанах и кожаной безрукавке, едва сходившейся на мощной груди. Талия ее была узка даже по человеческим или эльфийским меркам, зато широкие плечи и покрытые шрамами руки бугрились мышцами, а на лице застыло хищное выражение.

Булаву она держала с той небрежностью, что отличает мастера.

– Э? Что? – успел только спросить рыжий.

Орчиха легко перемахнула через перила, за спиной ее взметнулась русая коса. Пронзительный боевой клич зазвенел в ушах, заставил Расина поморщиться, а хозяина – спрятаться под стойку.

– Ыыыы! – взревел рыжий, замахиваясь ножом.

С таким же успехом он мог ловить ветер решетом.

Орчиха, хрупкая и маленькая рядом с сородичами-мужчинами, поднырнула под удар. Выбросила вперед руку, и булава с обманчивой легкостью прикоснулась к виску рыжего.

Тот зашатался и опрокинулся назад, прямо на один из столов.

Толстые, в два пальца доски заскрипели и не выдержали, с треском проломились. Орчиха, не обращая больше внимания на поверженного врага, бросилась туда, где Мосол продолжал отбиваться от двоих.

Он с трудом ворочал левой рукой, тяжело дышал, плюс заработал синяк под глазом, но пока держался.

Булава дважды подряд с тихим стуком соприкоснулась с затылком, два обеспамятевших тела упали на пол.

– Вовремя ты, – сказал певец, и принялся слизывать кровь с разбитых костяшек.

– Как всегда, – гордо заявила орчиха. – А где твой инструмент?

– Ну что, вы закончили? – вмешался в разговор хозяин, выбравшийся из-под стойки с готовым к стрельбе арбалетом в руках: на тетиву он наложил толстый болт, способный сбить с седла паладина в доспехах, ну и тем более продырявить даже самого толстошкурого орка. – Так-так-так, посмотрим, и кто мне за все это заплатит? А ну-ка?

– Могу и я, – великодушно пообещал Мосол. – Только осмотрю их карманы. Инструмент в порядке, вон у него на хранении… – и он махнул ручищей в сторону Расина.

Тому достался подозрительный взгляд орчихи.

– И не забудь мусор выкинуть, – велел хозяин, наблюдая за тем, как певец сноровисто обшаривает поверженных сородичей. – Прямо во двор, только в тенечек… Иначе поджарятся.

Ну да, солнышко Суслангера – штука опасная.

– Где мой завтрак? – осведомился Расин, когда певец и орчиха выволокли сородичей за дверь.

– А, да, сейчас принесу, – и хозяин, оставив арбалет на стойке, исчез на кухне.

Вернувшись, притащил горшок, из которого пахло распаренной тыквой и горячим мясом. Бухнул рядом запотевший кувшин с водой и глиняную кружку с обгрызенным краем.

– Нам тоже пить охота, – заявил Мосол, возвращаясь. – Подай вон туда!

И указал за тот стол, где сидел Расин.

– Мое имя ты слышал, – заявил певец, опускаясь на табуретку напротив хадаганца. – А это моя жена, ее зовут Кость, и она женщина скромная и миролюбивая… почти всегда.

Он игриво подмигнул супруге, а та показала мужу татуированный язык.

– Очень рад, – сказал Расин, пододвигая лютню владельцу.

Собственного имени, даже вымышленного, которым пользовался на Суслангере, он не назвал – в конце концов, он этим оркам ничего не должен, а если его сочтут грубияном, то невелика беда.

– Ты сохранил мой инструмент, – продолжил Мосол как ни в чем не бывало. – Говорю прямо – спасибо, и если хочешь, то я готов порадовать тебя песней. Какой угодно. Выбирай.

– Нет, я предпочитаю тишину, – покачал головой Расин.

Возникло подозрение, что эти двое подсели к нему не просто так, что им что-то нужно… Нет, невозможно, орки не самые большие мастера обмана, и если бы хотели его убить или схватить, то сразу бы взяли быка за рога, а не стали бы ходить вокруг да около.

– Не обижай моего мужа, человек, – сказала Кость, и в темных глазах ее заблестели искры гнева.

– Не злись, дорогая, – певец положил руку супруге на плечо, легонько погладил. – Если гора не идет к шаману, то и слава духам… Выберу сам, – и он ударил по струнам. – Выходило солнце на небосвод, ударяли ветра с четырех концо-ов! Зажигался огонь на кургане степном, выезжали к нему добры молодцы-ы! Каждый весел, удал и в сраженье бодр, испытания жаждет и продвига-а!

Расин знал эту песню, как знал ее всякий, кто хоть раз сражался в одном строю с орками – «Балладу о Черепе» потомки великого вождя-завоевателя исполняли чуть ли не каждый день. Отличалась она длиной, бесчисленным количеством восхвалений обожаемого предка и слезливым рефреном.

А прервать Мосла сейчас значит и вправду нанести ему серьезное оскорбление.

И дерись потом с этой парочкой.

Но певец неожиданно остановился сам, когда входная дверь открылась, и через порог шагнул Эрэм.

– Вот и мертвяк, – заявила Кость. – Не нравится он мне, хоть убей.