Альманах Felis №001

Из тёмной глубины смотрю на сияние... Вот он, оказывается, какой – свет.

От яркости режет чувствительные глаза, привычные к глубинному мраку, поэтому и свет видится полосами, выхватывающими на дне отдельные пятна. Там, наверху, граница воды и воздуха находится в постоянном движении, поэтому и пятна на дне шевелятся, меняют очертания, перетекают с места на место, высвечивая неровности дна. Вглядываюсь в танцующие блики.

Постепенно глаза приспосабливаются к незнакомому сверканию, взгляд выхватывает невиданные ранее детали – теперь я знаю, как выглядит этот каменный выступ, если касаться его взглядом: сбоку совсем тёмный, плюшевый, каким я всегда его и знала, а сверху зеленоватый, словно бархатистый. Пытаюсь знакомыми словами описать то, что раньше знала лишь в ощущениях, но новые впечатления требуют новых слов. И слова появляются словно из ниоткуда, вместе с очередными всполохами в глубокой прозрачности воды. Пронизанная лучами толща выглядит шёлковой – полоски света, словно нежно струящиеся складки ткани, спадающей куполом оттуда, сверху, где он зарождается.

Розовато-белёсые линии лучей чуть изогнуты, но прямыми стрелами бьют в глаза, вызывая боль ослепления. Коричнево-синие полосы между ними привычнее, спокойнее, охлаждают и несут умиротворяющий сумрак. Откуда могут идти эти дарующие прохладу тёмные штрихи, если там, наверху, царство обжигающего, режущего и ослепляющего солнца?! Становится страшно – вдруг свет проникнет во мрак глубины и убьёт темноту! И нам придётся жить среди рассекающих воду солнечных клинков, острых и больно ранящих наши нежные глаза, способные увидеть мельчайшую пылинку в абсолютной, чистой темноте.

И всё же откуда те стекающие сверху тёмные штрихи? Значит, и там, на поверхности, есть первородный мрак? Значит и там, в вышине, за границей воды есть жизнь?

Лизавета Печерская

Какие слова нужно подобрать для описания моря, чтобы полностью охватить его величественную красоту?

Море – это свежий ветер, развевающий мои длинные волосы. Это мелкие холодные брызги, которые оставляют соленый привкус на губах, и невероятное разнообразие зеленого и синего цвета. Я художник и знаю много цветовых оттенков, но, к сожалению, моих знаний недостаточно, чтобы точно описать всю цветовую палитру Средиземного моря. Я могу лишь сравнить его с жидким перламутром, который меняет свой цвет от любого движения или блика света.

Иногда, глядя на морской горизонт, мне кажется, что море и небо – это зеркальные отражения друг друга. Одинаковая безграничная ширь, синий простор и то же непостоянство.

Волны, то набегающие на берег, то отступающие, в своём непрерывном движении похожи на пульс моря, бьющийся уже миллионы лет. Что видело море за это время? Скольким империям и цивилизациям было свидетелем? Помнит ли оно, как к этому камню приковали прекрасную Андромеду? Боги этим хотели наказать ее мать за то, что она своей красотой превосходила морских богинь.

О боги, почему вы были такими жестокими к роду человеческому? За пустое бахвальство вы требовали принести в жертву самое дорогое – ребенка. Вы были безжалостны и суровы к людям, и поэтому сейчас ваши алтари не курятся благовониями и не ломятся от принесенных жертв. Смертные нашли себе других, более добрых богов.

Это было давно, а сейчас на его берегу стоит огромный город с мелодичным названием Тель-Авив. Дома, стоящие на побережье, словно купаются в волнах, а верхушки статных небоскребов касаются облаков. Город словно заключен в бирюзовые объятия. Кто знает, пройдут века – и, возможно, мегаполис исчезнет с лица земли, как когда-то греческие боги. А море? А море и небо будут всегда!

Ася

Давно оттанцевали теплые южные ветра, уступив сцену северному. Природа замерла в тягостном ожидании.

Он налетел, как пернатый дракон, и, сорвав с деревьев остатки позолоченных нарядов, закружил над морем в шальном, диком танце. Роняя перья из опавшей листвы, он ударил крылом по воде, и море, томимое тишиной, проснулось и ожило. Повинуясь сильному солисту, оно подхватило ритм танца и закипело, заклокотало, выпуская из бездны мутный бурлящий вал. Волны, уродуя бирюзовую гладь морщинами и складками, недовольно побежали к берегу, с басистым рокотом играя свои гаммы.

Превратив безбрежную стихию в бурлящий сосуд, ветер подхватил облака и закружил их в вихре хоровода. Свободные и невесомые, они двигались плавно и легко, создавая на танцполе свой особенный, ни с чем не сравнимый танец. А северный пришелец, выписывая в диком упоении немыслимые пируэты, околдовывал партнерш и исподволь замораживал своим ледяным дыханием. Изменчивые и непостоянные в своей первозданной чистоте облака постепенно темнели, гуще и шире заполняя собой небесную синь. И наконец они, рожденные в теплых горных озерах с хрустальной водой, просыпались снежными хлопьями. Ветер тут же подхватил снежинки и, сложив их в метель, укрыл землю меховой шубой.