Альманах Felis №002: Лики Войны

Зайка быстро пробежалась по трём рядам лиц и поочерёдно, цепко вгляделась в каждое. Ну, конечно! Вот бабушка! Уж её-то она всегда узнает! Бабушка-девочка. Как странно… Вот совсем другой человек, уж так изменился, из худенького, как на фото, стал полным, из юного – старым. Кукольно-гладкое лицо превратилось в дряблое, обвисшее, морщинистое. Пышная тёмно-русая волна озорной коротенькой стрижечки обернулась редкими, забранными в пучок совершенно белыми волосами. Ничто, ни одна деталь не совпадает у той девочки на снимке и у Зайкиной бабушки. А не узнать – нельзя! Есть, сохраняется на всю жизнь то неуловимое, те черты – которые Зайка улавливает внимательным и верным своим взором. Лепку небольшого аккуратного носа. Разрез широких светлых глаз, выгиб век, взлёт бровей. Гибкую линию округлого рта с одновременно, то ли доверчивой, то ли обиженной нижней губой. Вот она, какая была – бабушка! И, наверно, было ей свойственно то, что и теперешним девочкам. И озорство, и легкомыслие, и беспечность. Ах, боже мой! И в неё влюблялись! Вот эти мальчики, которые здесь на фото! Не такие уж они строго-аккуратные. Если приглядишься – и взгляд весёлый, и браво голова вскинута, и рука у товарища на плече. Кто же, интересно… кто из этих мальчиков был влюблён в бабушку? Этот? Этот? А она… Она сама – может, и она влюблена была?

Зайка раскрыла рот и как-то очень внезапно спросила:

– Бабуль! А ты сейчас видишься с кем из них?

Бабушка задумчиво кивнула:

– Что ж? Виделись. Вот – не так давно… в гости-то я ходила, к Шуре Трошевой. Она всех собирала.

Да. Зайка вспомнила. Было такое. Что-то сказала бабушка, куда-то собираясь, с особым каким-то настроением и блеском в глазах. И платье выходное надела. И духами своими солидными побрызгалась – только Зайка в мечтательную и вечно занятую голову это не приняла, от ушей оттолкнула.

– Вот она, Шурочка-то! – бабушка залюбовалась на одно из лиц среди прочих.

– Вы дружили? – поинтересовалась Зайка. Бабушка задумчиво отвела взгляд:

– Как тебе сказать? мы, в общем, все дружили… весь класс. Такое время, такое воспитание. С кем-то меньше, с кем-то больше – но все были едины. Все товарищи. Как одно целое. Так себя ощущали. Может, где в других местах и были какие разлады – а нам повезло. Все славные попались. Тем – друг другу дороже. А с годами-то – ещё! Мало нас уже.

Зайка кивнула, понимающе опустив глаза.

– Вооот! Вот Шурочка – вишь, какая была, – с улыбкой глянув на фотографию, бабушка коснулась пальцем глянцевой бумаги в самой середине. Зайка, с любопытством наклонившись, разглядела юное круглое лицо. Спокойные глаза, и во взгляде безмятежная доверчивость. Смазанные полудетские черты. Ничего примечательного. Обычная девочка. Суховатый бабушкин палец переместился вправо, пропустив двух школьниц, и остановился на светловолосой стриженой девочке с очень милым выражением лица:

– А больше всех дружила я вот с ней… с Наденькой. Только не пережила она войны.

Последнее бабушка обронила нехотя, словно обмолвилась. Зайка смотрела на незнакомую девочку, свою ровесницу, которую разделяло с ней более полувека. Как будто ничего с тех пор не изменилось. И к ней, к этой девочке, можно подойти, познакомиться, подружиться. Ну, конечно, они бы дружили! Зайка это сразу почувствовала. У неё, у Наденьки, такое лицо хорошее! Открытое, доброе. Наденька… Наденька… Что-то такое Зайка слышала. Всплыло в памяти. Те взрослые разговоры, к которым в детстве почти не прислушиваешься.

Зайка осторожно подтолкнула примолкшую бабушку:

– А что с ней… с Наденькой… случилось?

– Погибла, – просто и скупо сказала бабушка. Зайка, ожидавшая подробностей, заглянула бабушке в глаза:

– Она – что? – на фронт попала?

– Нет, – вздохнула бабушка и оторвала взгляд, – на фронт не попала. Хоть и просилась. Из нас, из девчонок – никто на фронт не попал. Так и прождали всю войну.

– То есть – как прождали?!

– А так. Как началось… Знаешь, как началось? Длиннющая коммуналка была. А я как раз накануне последний экзамен сдала – ну, и решила поспать в воскресенье подольше. И вдруг просыпаюсь. Топот. Как будто много-много ног разом бегут. И крики. Как гул стоит. Кричат! Кричат! А ничего не разберёшь. Кто во что горазд, вразнобой – и при этом все разом. Отовсюду кричат. Из коридора нашего общего кричат. Из окна, слышно, кричат. Вопят, плачут! И – понимаешь, что ужасное что-то случилось – а что – не понимаешь. И страшно – но ещё надежда есть… Вдруг не то…? Мимо… Не она…

– Война?

– Война.

Зайка озадачено глянула на бабушку:

– А что? Значит, догадывались, что она может быть?