Альманах «Истоки». Выпуск 13

Как проникновенно в бунинских стихах звучит мотив недосягаемого и каждодневного счастья!.. Не так ли за напряжёнными интонациями, барабанными ударами скульптурного мышления Достоевского проглядывают тонкие иероглифы нежного романтика, бережно сохранившего в памяти лубочные картинки, цельно-гравированные издания на библейскую тему или милые в своей простоте сергиево-посадские игрушки его детства.

Ссылка, солдатчина, безденежье, народная правда-матка… А затем – живая вера и шёпот молитв. Не потому ли у Достоевского – супротив греха – существуют князь Мышкин и Алёша Карамазов, «Тёмные аллеи» Бунина скрывают и смутное, и сокровенное… а понятная обывателю эротика сменяется поэзией женской природы и божественной радостью того мира, в который ступает душа влюблённого… Так, спустя годы, и я прошла эти призрачные аллеи:

По аллеям ходят
Призраки и сны…
Что-то в сердце бродит
От былой весны.
Отчего нам юность
Головы кружит? –
Без оглядки в лунность,
Как в бреду, бежит?
И вовек не знаешь,
Как тот путь дожить,
И всю жизнь мечтаешь
Это повторить.

«Тёмные аллеи» пишутся Буниным живей и зримей, когда в развалинах лежит пол-Европы, когда война доходит до окрестностей Москвы. Голод, старость – у дверей его грасского пристанища присутствие уже поджидающей смерти, а пространство ушедшей, предреволюционной эпохи держит – отголоском Серебряного века – в словесном звучании любви, рассыпанной звонкими самоцветами страстей, характеров и судеб, всё ещё робеющих перед её необъяснимой тягой к совершенству. «Разве бывает несчастная любовь?» – конечно, вместе с главной героиней в рассказе «Натали» спрашивает нас сам Бунин.

Встречаясь на стыке своих юбилеев, И. А. Бунин и Ф. М. Достоевский будто заново узнают друг друга в своём общем ожидании перемен – кажется, ждут и наших открытий?..

Но какие именно перемены нужны России? Могут ли нравственные управлять обществом?.. Достоевский смотрит дальше принятого и дозволенного – его дорога становится трибуной (общественный деятель!): Бунин, попадая в кровавую бойню революции и оценивая результат народной трагедии, прежде сего остаётся певцом природы и стихии чувств – хранителем сердечных тайн, в которых хозяйничает любовь. По их творчеству весь мир и сейчас судит о России.

Однако их строгие лица не менее выразительны и красноречивы, чем бессмертные произведения литературы. Вот и мои художественные впечатления от внешнего облика наших писателей. Так, глядя на кадры кинохроники Нобелевского торжества (1933 год), я вижу своего Ивана Алексеевича Бунина, пережившего горестные годы эмиграции и повторяющейся нищеты. На его лице печать надмирного восклицания, суровая аскеза и скорбящий взор попранного величия – жёсткие в своей печали, пронзительные глаза будто ищут среди потомков единомышленника:

За дворянские обиды,
За огонь в крови –
Кто в лихие годы битвы
Просит о любви.
Будто вышел на прогулку
В незнакомый век,
Вслед стучит по переулку
Одинокий бег.
По земле – земле московской –
Людной Поварской
Бродит гулом отголоска
Возглас вековой.
Помнит вяз иные лета –
Пишется рассказ…
Слышу голос с того света:
Бунин среди нас.

Как и бунинский образ, портрет Фёдора Михайловича Достоевского моё воображение слепило независимо от широко известных фотографий, картин и скульптур:

Достоевский! Черты живые –
Взгляд горяч в неземной глубине:
Будто смотрит сама Россия
С фотографии на стене…

Для меня его лицо – лицо человека, неравнодушного к людям: того, кому можно доверять и которого надо выслушать, чтобы что-то понять в нашем тревожном мире. Так и внешне – вроде ничем не примечательные черты лица, притенённые скользящей дымкой глаза, надёжным куполом завершает открытый лоб мудреца: наверное, чтобы веровать – пожизненные думу думати и, не сворачивая в окольные просторы, идти своей дорогой…