Альманах «Истоки». Выпуск 15

Недалеко от землянок первой роты была древняя заброшенная каменоломня, – там солдаты брали мрамор на строительство бань, каптёрок и туалетов. Мрамор был белый, с зелёно-синими разводами. Иногда им удавалось уйти туда. Они устраивались среди облитых солнцем глыб, белых слепящих глыб. Больно было смотреть на искрящийся мрамор. Артём неторопливо перебирал струны, и скорее даже не пел, а просто читал стихи, – чужие и свои. А Гвоздик лежал на горячих камнях, покуривал бесплатную солдатскую сигаретку, и смотрел вниз, – на полк, на дорогу, на далёкие горы Гиндукуша. Говорят, там, – за самыми дальними горами, – уже Пакистан… Говорят, там кедры растут… А чуть в стороне, на западе – горы Искаполь, древние греки, кажется, их так назвали…

Там когда-то воевал Александр Македонский…

Гвоздик лежал на горячих сияющих камнях, смотрел на солнце сквозь белый мраморный осколок с синей изогнутой прожилкой.

– Эх, надо будет потом пожить на берегу какого-нибудь океана, а?

Артём отложил гитару, взял у него прозрачный осколок, поглядел сквозь морскую волну на солнце и согласился после армии пожить на берегу океана.

Разведчики часто выходили в рейды, слишком часто. Разведрота уходила, и Гвоздик каждый день узнавал, не вернулась ли? Потом шёл и ещё издалека видел чёрных ребят в выбеленных солнцем штормовках.

– Привет, пацаны, как дело прошло?

– Нормально, а Артём в палатке.

– Всё куришь? Но ведь Минздрав… Ну, тогда вот тебе подарок из Африки…

– Что-то ты давно ничего своего не пел.

– Не сочиняю, ни черта не получается почему-то… Высоцкий вот был отпетый забулдыга, а как писал! А я еще вроде не совсем отпетый, а – ни черта!

– Или я уже отпетый?..

– Ничего, Артём, ты еще выстрелишь бронебойной песней, так выстрелишь, что все барды в Союзе будут рыдать от зависти…

– Привет, пацаны, как дело прошло?

– Нормально, а Артём в оружейке…

– Привет, как дело прошло?

– Хреново.

– А где Артём?

– Он это… Во дворе санчасти он…

Двор санчасти. Посередине растянут на железных трубах, врытых в землю, драный брезентовый тент. Под тентом три горбатые, мраморно застывшие простыни. Капитан-медик.

– Не суйся, сержант, эй! Не положено.

– Надо, капитан, там мой товарищ.

– Ну, иди тогда…

Гвоздик стащил с лица убитого простыню, посмотрел. Отошёл, вернулся, – словно вспомнил что-то важное. Сунул под простыню пачку сигарет с фильтром. Было жарко, и по простыне бегали крупные зелёные мухи. Гвоздик стоял под солнцем посреди выжженного двора санчасти, а под тентом белели простыни. Двор санчасти медленно описывал круги, плавные круги, а в центре неподвижно белели простыни, мёртвые простыни, мраморные простыни. Двор кружился, кружилась санчасть… Удушливо разило лизолом. Бурым клейким лизолом было вымазано солнце, вонючий лизол грязными потёками растекался по небу, плыл по земле, а по простыням бегали большие зелёные мухи…

Одеяла

Под утро, на бэтээре, гружёном тюками серых солдатских одеял, прикатил круглолицый, улыбчивый лейтенант, – порученец из штаба полка. Всё на порученце было новое: и полевая фуражка, и китель, и скрещённая на спине портупея, – не обмялся ещё лейтенант.

Не успев спуститься с брони, он уже замахал рукой:

– Здорово, летуны! А у меня для вас приказик!..

И такими странными были его мальчишеская весёлость и детское это слово «приказик», – здесь, в предрассветной мгле, возле громоздких тел вертолётов, седых от инея. А сизые из-за выпитого накануне спирта и бесконечной усталости вертолётчики хмуро слушали порученца. – «Приказано осуществить выброску сорока пяти одеял полушерстяных армейских на восточный склон высоты 3292!» – Лейтенанта явно забавлял канцелярский язык «приказика». Он улыбался и прыскал смехом, отчего козырёк новенькой его фуражки трясся над бровями.

Сонные солдаты аэродромной обслуги таскали одеяла в вертушку.

Летуны вяло матерились, курили в кулак. Тягуче сплёвывали на бетон.

– Какой же интересно му…дрец, – немолодой бортмеханик намеренно растянул первый слог, – придумал такую хреновину?

– Да это, пацаны, наш начштаба придумал, – продолжал забавляться порученец. – Первая рота в рейде на трое суток, так чтобы воины не помёрзли, велено сбросить им одеяла. Вот будет номер, пацаны, когда их одеяла сами к ним прилетят!

– Сами, значит… – коренастый приземистый штурман снова сплюнул, и зачем-то растёр плевок ногой. – Сами…