Альманах немецкой литературы. Выпуск 1.

Свежий воздух, который у нас был, теперь будет испорчен всеми теми, кто сюда к нам переезжает, они начнут вдыхать его и выдыхать прямо перед нашими окнами, и в воздухе у нас будут носиться такие же миазмы, как на рынке, говорит мама. И забывает свою колику, и тоже разнервничалась, но теперь, во время этой лихорадки все от чего-нибудь расстраиваются, так что мы совершенно позабываем господина Вейльхенфельда.

Он болен, отвечает мама, когда я раз вспоминаю про него и спрашиваю.

Он лежит на кушетке и читает, говорит отец.

Если его уже не перевели, говорит молодая фрау Верхёрен, которая снова беременная, и идет в свой курятник нам за яйцами.

А куда это его перевели, кричу я ей вслед и заглядываю в курятник, но этого фрау Верхёрен не знает.

Во всяком случае, в эркере его уже нет, то есть у окна он не сидит. Но это все равно, потому что теперь в нашем окруженном домами дворе господин Вейльхенфельд не смог бы незаметно выйти из отцовой машины и обойти ее, чтобы потом вместе с нами поужинать. Каждого, кто к нам ходит, видят соседи, которые все после переезда достали подушки и положили на подоконники и, потому что смотреть не на что, заглядывают в наш двор и наблюдают, кто там у нас. Но может быть, господин Вейльхенфельд и сам не захотел бы незаметно с нами ужинать, так что в год строительной лихорадки я спокойно могу позабыть про него.

Отец домой вернулся, мы через открытое окно сперва услышали его старую машину, а потом стук его ненастоящей ноги. Машину он оставил во дворе и вошел. Мы слышали еще, как он свою дубовую палку на крючок повесил. Он вернулся от господина Вейльхенфельда, он смотрел на маму.

Ну что там опять, я скоро кричать начну от этого имени, закричала мама, у которой всегда, когда она слышит фамилию господина Вейльхенфельда, начинается колика, и больше всего ей хотелось бы забыть о его существовании.

Мы сели за стол. Тетя Ильза сперва чай принесла, а потом хлеб, колбасу и сыр. Фрау Мальц, которая после фрау Бихлер два раза в неделю убирала у господина Вейльхенфельда, теперь больше к нему ходить не будет. Она появилась у него сегодня после обеда, когда ей не надо было приходить, и с нею вместе какой-то мрачный мужчина с усами и с большой плетеной сумкой, которого она называла «шурин». Без стука они оба вошли в кабинет господина Вейльхенфельда, который закрыл шторы, сидел за серединным столом и читал книгу.

Да, спросил господин Вейльхенфельд, который теперь снова говорил, только немножко тише, чем раньше. Если не прислушиваться, его уже невозможно было понять. Да, фрау Мальц, сказал он. И тут фрау Мальц и ее «шурин», который для поддержки положил ей руку на плечо, сказали, что она больше приходить не будет.

Но почему же, сказал господин Вейльхенфельд и как-то испуганно оторвался от книги, которую читал.

Не приду, и все, сказала фрау Мальц и покачала головой.

Потом они с «шурином» пошли в кухню, она еще быстренько себе и ему сварила кофе и все свое, то есть фартук, халат, ужасную сетку для волос, но еще и тряпочки, чтобы вытирать, и столовые полотенца, которые были совсем не ее, а господина Вейльхенфельда, сложила в свою сумку. И исчезла вместе с «шурином», который приходил на всякий случай, если господин Вейльхенфельд начнет вдруг сопротивляться или хулиганить, как раз тогда дождь только начинался, сказал отец и показал на окно, где все еще капало.

Теперь отец регулярно прослушивал сердце господина Вейльхенфельда и рассказал нам как-то, что не только сам господин Вейльхенфельд, но и квартира его приходит в упадок. У самого господина Вейльхенфельда разрушение началось с сердца, а у квартиры его — с кухни. Как-то у господина Вейльхенфельда на пол упала баночка меду, откуда он иногда брал ложку-другую, а он туда наступил и, не заметив, что у него ноги грязные, ходил по всей квартире. И теперь у него, куда ни наступишь, пол весь липкий от меда. На кухне отец тоже был один раз, но больше он теперь туда ни за что не пойдет.

А почему не пойдешь, спросил я.

Ни за что, сказал отец и покачал головой.

Ну пожалуйста, расскажи, какая она.

Но даже рассказать нам про кухню господина Вейльхенфельда отец не захотел.

А когда из этой кухни, куда он ходил руки помыть, отец вернулся в кабинет, господин Вейльхенфельд, все еще сидевший в расстегнутой рубашке на кушетке, вдруг обернулся к нему и, хотя был совсем не весел, громко расхохотался ему в лицо.

Что такое, спросил отец.

Не так ли, ответил господин Вейльхенфельд.

И кабинет господина Вейльхенфельда уже не таким был, как раньше, если отец во время своих визитов хорошо рассмотрел его. Сам господин Вейльхенфельд не умел мыть окна, поэтому пыли и грязи на стеклах окон в его кабинете становилось все больше, а сам кабинет — все сумрачнее. Даже в полдень там было почти темно. А электрический свет, кроме настольной лампы, господин Вейльхенфельд включать уже не решался, чтобы с улицы его тени не было видно. Чтобы все думали, что он уже давно уехал и квартира пустая.

Книги, разбросанные по комнате, этот сумрак, просто зловещий кошмар, рассказывал за столом отец.