Алмаз

Творилось нечто непонятное. Не знаю, чем объяснить это явление: то ли магией музыки, то ли стадным чувством. Но люди, объединенные единым порывом, или хотите, любовью, подпевали музыканту, зная слова каждой песни, качали руками в такт музыке, прыгали и танцевали в моменты заводных проигрышей. На их лицах я видела неописуемую радость, эйфорию. Они, словно опьяненные, в прямом смысле этого слова ловили кайф. Конечно, может, кто из них и был под действием запрещенных препаратов, но вокруг царила позитивная, заряжающая энергией атмосфера. И весь этот поток был направлен на одного единственного человека — на Костю. Он сколько угодно может отрицать, но в данный момент он для всех этих людей — самый настоящий бог. Что бы он ни сказал, они с готовностью исполнят. И случившееся уже в финале выступления стало неопровержимым подтверждением этого.

Прощаясь со зрителями, Костя подошел к самому краю сцену, касаясь рук всех, кто, вопя и прыгая, тянулся к нему. Я толком не разобрала, что конкретно произошло, но видела, что музыкант стоял на сцене, а в следующую секунду оказался в зрительном зале, нырнув в оживленную толпу. Началась настоящая истерия, весь народ хлынул к парню, истошно крича — каждый хотел ухватить кусочек звезды.

— Его сейчас порвут на мелкие тряпочки, — Аня вытягивала шею, пытаясь разглядеть, что происходит.

— Аня! — хищно шикнула на нее, сама я была напугана до чертиков. — Видишь что-нибудь? — я была готова забраться ей на плечи, чтобы разглядеть, что там происходит с Костей. Хотела знать, что с ним всё в порядке.

— Не нервничай, — Олег оказался лучшим другом, чем Аня, и хотя бы постарался успокоить, — вон, видишь, к твоему герою уже подоспела охрана, — он кивнул в сторону сцены, вдоль которой цепочкой двигались телохранители в черной одежде. Они быстро пробились к центру свалки и грубо, но эффективно расталкивали буянивших. Парни взяли Костю в кольцо и буквально вытолкали обратно на сцену, куда друзья-музыканты вытянули его, схватив за руки.

Вид, конечно, у Кости был не лучший: помятый, в некоторых местах порванная одежда.

— Вот она, — громко прокричала Аня над самым моим ухом, — цена славы!

Если Костя готов был платить такую цену за популярность, то я — нет. Каждый раз переживать то, что испытала сегодня, когда он оказался в центре обезумевшей толпы, я бы не смогла. Не готова к таким проверкам на прочность своей нервной системы и тем более сердца. Вот и еще один пункт в бесконечном списке причин, по которым я не должна завязывать отношения с Константином Соболевым.

Мы с друзьями уже толкались с остальными зрителями, двигаясь к выходу, когда из толпы вынырнул Сергей и, взяв меня за локоть, ненавязчиво направил в совершенно другую сторону. Он кричал над самым моим ухом, я слышала только обрывки фраз, но смысл сказанного мне и так был понятен.

— …хочет… увидеться… провожу… ждет… гримерной…

Аня с Олегом с легкость меня отпустили, на остаток ночи у них были свои планы.

Я неотрывно следовала за охранником, который, как ледокол, плыл среди толпы, расчищая перед собой дорогу от мельтешащих под ногами людей. Он довел меня до самой двери, хотя здесь уже почти не было ажиотажа. Видимо, в святая святых — гримерку самого Кита — никого не пускали. Сегодня он получил фанатской любви с избытком.

Костя встретил меня светящейся улыбкой, будто и не было неприятного инцидента.

— Ты бы сделал прививку от столбняка, — не скрывая брезгливости, посоветовала ему, — а то эти хищницы своими когтищами тебя всего поцарапали. Мало ли какую заразу они могли занести.

— Ревнуешь? — это предположение будто радовало его.

— Сочувствую, — поспешила развеять все его иллюзии. — Жертвоприношение сорвалось. Может, и к лучшему, а то агнцем сегодня, судя по всему, должен был стать ты сам.

— Значит, твое мнение не поменялось?

— А зачем тебе, чтобы оно поменялось? — настораживал его вопрос. — Не все ли равно, что я думаю? — следующая догадка уже принижала Костю в моих глазах: — Или ты хочешь, чтобы я, так же как все те дурехи в зале, восхищалась и преклонялась перед тобой?

— Нет, я хочу, чтобы ты меня понимала, — в его голосе было столько надежды, что мне было неприятно и неловко не оправдать его ожиданий.

— Прости, но я не понимаю.

Как бы ни старалась, у меня ничего не выходило. В чем удовольствие быть облапанным сотнями человек, которые в порыве любви ненароком могут и затоптать насмерть? Это для Кости счастье? Наши с ним представления о радостях жизни совершенно разные.

Костя даже не стал скрывать, что его задели мои слова. Он чего-то от меня добивался, что-то хотел мне сказать или показать, но я, как слепой котенок, брела в этом его мире популярности и славы, полагаясь лишь на свое чутье и интуицию. Может, я слишком тупая? И моему скудному умишку далеко до Костиного?

— Тогда я хочу, чтобы ты без игр сказала, что чувствуешь ко мне.

Вот так в лоб? Возможно, он и прав, и наша игра затянулась, нельзя до бесконечности открещиваться от правды и собственных чувств.

— Ты и сам знаешь, — признание давалось мне нелегко.