Алмаз. Апокриф от московских

Неслышно отворилась дверь, шелохнулась портьера. Он вдруг подумал, что сейчас ее теплые ладони повинно коснутся его измученного тела и согреют, и в тот же момент царевич ощутил удар в спину. Он словно узнал дамасский клинок, вошедший в его плоть, – тот, который он любил больше всех». Она пришла отворить мою кровь и забрать свой глоток, – подумал он о возлюбленной и поразился ее решимости и силе духа. Ах, нет, не глоток, а камень – злополучный алмаз, зародившийся когда-то в земном чреве и вытянутый лунным притяжением на поверхность. Кровь вытекала из раны толчками, мысли путались. Он еще слышал шум в гостиной и ждал, когда же она наконец перестанет шуршать тряпками, громыхать шкатулками и уберется. – Ну почему, почему я каждый раз с разбегу, с размаху всем сердцем бьюсь об острые камни? И сколько бы ни прилагал усилий, и как бы ни рвал сердце, в итоге оказываюсь в одной и той же куче дерьма? – предавался отчаянию царевич. – Неужели мне не суждено познать радость взаимной любви? Любви, а не пользы… Кто-нибудь любил меня, кроме матушки? Что за дьявольское отродье эти женщины? Они – самое главное испытание мужчины, – вдруг, на пятом столетии своего существования, понял царевич. – Я опять не прошел его, – признался он себе».

Оставшись один, царевич дотянулся до аппарата и телефонировал Бомелию. Аптекарь знал свое дело. Остановив августейшую кровь, он пустился в рассуждения о природе смертных: ненадежной, лживой, продажной и предательской.

– Доверять смертным не следует. Они ведь только того и ждут. Стоит выказать им свое благоволение, как они тут же залезут к вам и в душу, и в карман. И вывернут и то, и другое наизнанку.

Под назидательное ворчание лекаря Уар забылся тяжелым сном, а пробудившись к следующему полудню, убедился, что злополучного алмаза и след простыл. Значит, мерзавец уверен, что получил все возможное: и камень, и фемину. Ну что ж… его ждет горькое разочарование. И наказание. А вовсе не мировые гастроли.

И потянулись дни ледяного отчаяния. Царевич чувствовал, что он больше не властен над своим рассудком, и никто, никто не в силах остановить это безумие: ни друг, ни враг. Один только камердинер находился при нем неотлучно и возвращал понемногу к жизни своими россказнями и увещеваниями.

– Погуляли бы, барин! А-то ведь таете на глазах. А в Москве нынче весело. Давайте-ка я в театр вас соберу – подкормитесь чуток тепленьким, сладеньким.

Царевич поднял на слугу полные боли глаза.

– Ну не в театр. Зачем же непременно в театр? В ресторацию езжайте. Бобрище ваш вон что ни день, то пьяный… Отчего не принимаете? Переживает он ведь. Китаец приходил – черт его знает зачем. Я не велел пускать, да дворник, дурак, не усмотрел – кошку гонял. Откуда она только взялась?

– Погоди, он что – в дом вошел?!

– Проскользнул, подлец! Извиняйте, барин. Но как меня увидал, так и порскнул наружу.

«При чем тут китайцы?» – подумал Уар, рассердился и встал, ощутив прилив сил.

Глава 24 Неверный лик Фортуны

Адаманский никак не ожидал, что фемина вернется к нему с приданым. Алмаз, который он выпасал в Африке почти два года, попал теперь именно в его руки. И репортер, хоть и был удивлен до крайности, все же находил такой оборот Фортуны вполне справедливым. Алмаз осветил ему новый путь. Он понимал, что продать его будет невозможно. Да и жить праздным наблюдателем, подобно господину Углицкому, ему было неинтересно. Адаманский жаждал бурной деятельности. Он полагал, что алмаз следует распилить и продавать по частям по мере надобности, вкладывая полученные деньги в дело. Делом он себе назначил Анастасию и ее творчество.

Обратившись к знакомому московскому ювелиру, коего спас однажды от неприятностей в виде потери реноме, Адаманский к великому своему огорчению узнал, что распилить алмаз ой как непросто. Никто из московских мастеров не брался, хотя каждый из них в той или иной форме выказывал желание посмотреть на камень.

– Мы поедем за границу. Там и распилим, – говорил он Анастасии. – Ювелиры говорят, что это под силу только Ашеру. К нему и повезем. Я узнавал – это очень известная фирма, им можно доверить алмаз.