Алмаз, погубивший Наполеона

Семнадцать дней спустя герцог Веллингтон и фельдмаршал Блюхер настигли его в поле ржи и клевера при Ватерлоо в Бельгии. Блюхер, которого русские прозвали Вперед, за два дня до Ватерлоо избежал пленения французами, так что смог соединиться с Веллингтоном и нанести поражение императору.

Из сорока камергеров, названных во время последнего правления Наполеона, только трое присоединились к нему в Елисейском дворце, когда он вернулся после Ватерлоо. Двое из них до сих пор на острове — генерал де Монтолон и я. Никто из нас не забудет ужасной апатии, овладевшей им в то время. В сорок девятый день моего рождения началось мое великое грустное приключение.

Я вернулся в Мальмезон с ним и поклялся следовать за ним всюду, куда бы он ни пошел. Он был крайне удивлен, поскольку едва знал меня. Признаюсь, вплоть до этого времени я не разговаривал с ним, кроме одной попытки, когда, пытаясь доложить о своей миссии в Голландию, я безнадежно запутался в словах. Он перешел к другому человеку, стоявшему в строю людей в форме.

Но я всегда был рядом и наблюдал. По моим письменным донесениям он знал, какую работу я сделал для него; он утверждает, что и тогда знал мой «Атлас». Я не вполне уверен в этом. Я знаю, что теперь он ознакомился с моей книгой.

— Вы понимаете, куда я могу вас завести? — спросил он меня.

Потом император разрешил мне следовать за ним.

Когда 23 июля я приехал со своим сыном Эммануэлем, мне показалось, что он понял, как далеко я могу пойти ради него. За два дня до этого я начал делать записи для «Мемориала».

* * *

Вновь вернувшийся Людовик Восемнадцатый привез обратно драгоценности короны, либо из Гента, либо из Лондона. Ему не терпелось наградит бриллиантами Франции союзников, которые нанесли поражение Наполеону и убили сотни тысяч французов. Он наградил герцога Веллингтона орденом Святого Духа, усыпанным бриллиантами его предков и снятыми со шпаги Наполеона. Блюхеру он также подарил бриллианты.

Вторая реставрация удаляла все тщательнее. Исчезли все остатки пчел и орлов. Появились символы Людовика Восемнадцатого — колосья ржи. Он подарил своему другу английскому принцу-регенту императорский мраморный стол великих полководцев, изображающий Александра Македонского в окружении других известных военачальников. Мы слышали, что принц-регент начал собирать вещи императора (и все еще собирает).

— Я знаю, что Блюхер и Веллингтон имеют мои статуи. Я стал культом, даже когда исчез, — говорит император. — Не удивительно, что вы подбираете мои волосы.

У Людовика Восемнадцатого была аллегория «Доброта Бурбонов», изображенная на потолке императорского кабинета в Фонтенбло. Герцог Веллингтон влезал на лестницы, чтобы снять картины иностранных художников со стен Лувра и других музеев, чтобы потребовать себе одни и вернуть на место другие.

В тот вечер, когда я написал эту главу, мы сидели на садовой скамье, и император спросил, как я думаю, есть ли жизнь там, на звездах.

Прежде чем я успел ответить, он поднял голову и сказал:

— Моя маленькая Жозефина.

Понятия не имею, что он имел в виду.

26 ИМПЕРАТОР ВСКРЫВАЕТ МОЙ ШИФР

Я взял Эммануэля в Джеймстаун, чтобы проконсультироваться у домашнего врача Балькомбов по поводу болей в сердце. Я уверен, что пока меня не было, император вошел в нашу комнату, нашел все мои бумаги, связанные с его хроникой, и вскрыл мой шифр.

Когда я вернулся, вид у него был мрачный, и на лице играла та самая полуулыбка, которая всегда была чревата неприятностями для меня и генералов.

Шифр, основанный на простой цифровой формуле, который де Волюд и я придумали, когда жили в Англии, не представлял большой трудности для человека со стратегическим и математическим талантом императора, если оставить его один на один с моими записями. До сих пор я всегда умудрялся прятать компрометирующие страницы.

С тех пор как мы высадились на этом острове, я не видел Монтолона и Гурго такими счастливыми. Они расхаживали по зарослям камедных деревьев позади дома, и вид у них был почти такой, словно им удалось объединить армии.

Я вошел в свою комнату и заметил некоторый беспорядок в вещах, который говорил о том, что здесь кто-то побывал. Следы запаха императорского одеколона все еще оставались в сухом воздухе. Когда я пришел писать под его диктовку, он ничего не сказал.

— Эммануэль неважно себя чувствует, — сообщил я. — Врач сказал, что ему следует отдохнуть несколько дней.

— Это даст вам больше времени для вашего маленького приятного отвлечения. Интересно, что вы собираетесь с ним делать.

Он бросился на кресло и стал рассматривать свои сапоги; его палец прошелся по пыли на полу, делая зловещие завитки, очень похожие на планы сражения.

— Это работа на досуге и своего рода дневник, памятные записки, и, ваше величество, она позволяет мне уноситься во времени и пространстве…