Алмаз, погубивший Наполеона

Император описал все итальянские сражения для моего «Мемориала». И пока он рассказывал о своих войнах, я часто думал о Дездемоне, которая слушала, как Отелло описывает свои битвы ее отцу, и была очарована битвами, в которых он участвовал, а он — ее «миром вздохов», тем, что она сострадала ему. Я понимал, что военные достижения Наполеона столь ж блестящи, как достижения первых королей, и полагал, что королем Франции снова должен стать ее лучший воин. Разумеется, именно так и случилось. Все это имело место во время итальянской кампании, когда я все еще оставался в Англии, но мое мнение о нем начало понемногу изменяться.

Недавно я сказал ему, что видел его портрет, сделанный бароном Гро — на белом коне, с флагом в руке, пересекающим мост у Арколя.

— А вы заметили, друг мой, как я сижу на этом коне? — спросил он.

Я был в замешательстве.

— Единственный способ, каким Жозефина могла заставить меня позировать, это усадить меня себе на колени, — сказал император. — Барон Гро приходил и делал наброски, а она проделывала всякие сомнительные штучки, чтобы заставить меня сидеть так. Это было после второго завтрака, и довольно скоро мы удалялись… Я каждый день скучаю по этой женщине…

Итальянская кампания будет носить ваше имя, Лас-Каз, — продолжал он. — Она будет вашей собственностью. И египетская кампания генерала Бертрана. Я хочу, чтобы это сразу же приумножило ваше состояние и вашу славу. У вас в кармане появится по меньшей мере тысяча франков, и ваше имя будет жить столь же долго, сколько память о моих битвах.

Итак, я тоже оказался обязанным камню и коньячному торговцу, из-за лошадей, которые помогли императору в Италии, которые несли императора и могут когда-нибудь в будущем спасти и меня.

* * *

В фруктидоре, An VI (в августе 1798 года) император завоевал Египет и нанес поражение правящей касте, мамелюкам, которые верили, что попадут в рай, если погибнут в бою. Он отправился туда с армией, которая завоевала Италию, численностью тридцать пять тысяч человек. Он взял с собой сто семьдесят пять ученых, в задачу которых входил сбор всех возможных научных материалов.[104] Денон зарисовывал памятники и Долину царей, великого Сфинкса. Это было после того как Наполеон победил турок и англичан у пирамид, в тот же месяц, когда английский флот под командованием Нельсона разбил французский флот при Абукире. Наполеон, чье имя означает «Лев пустыни», очистил занесенного песком Сфинкса. Он сказал муфтию, что его дело — истребить мамелюков и что он ценит Аллаха и приветствует их веру. (Разве это не говорит о многом — что мамелюки, которых он сокрушил, пошли за ним, а один даже прибыл на этот остров, чтобы спать перед его дверью и умереть за него вместе с ним?)

— Меня оставили одного в царской камере Большой пирамиды, — рассказывал он. — Никто не смел помешать мне, я расстелил свой сюртук и немного вздремнул в обществе фараона.

Пока Наполеон был в Египте, Уильям Питт увеличивал английский флот. В 1798 году Сидней Смит остановил марш Наполеона к Акру в Сирии. Поражение Наполеона помогло Питту восстановить коалицию против Франции. Питт постоянно финансировал наших врагов, стараясь разделить Европу, чтобы Англия могла торговать свободно.

В августе Наполеон покинул Египет и вернулся в Париж. Он твердо вознамерился оставить Жозефину за ее неверность, но она бросилась к нему.

— Я слышал, как она приближается, ее платье шелестело по полу, — сказал он. — Она привела своих детей, Гортензию и Евгения. Она скреблась в мою дверь всю ночь, как дикая кошка, да она и была маленькой дикаркой. Что за драма! Я вернул ее. Когда дело касается Жозефины, я всегда сдаюсь.

Я был в Бате с Клэр, леди Клэверлинг, отдыхая от своего «Атласа» и уроков, когда узнал, что Анриетта осталась совершенно одна в замке Котиэлью. В августе я тайком выехал из Англии и отправился к ней. Я велел карете остановиться у ворот и увидел чешуйки ржавчины и не потемневший еще металл на тех местах, откуда были сняты гербы. С каждым шагом по аллее каштанов я все ближе подходил к завершению своего давнишнего навязчивого сна: старинная тропа, заросшая ежевикой и папоротником, то и дело теряющаяся, и — с сюрпризом в конце. Звуки — глухое, словно в дымке, жужжание насекомых — торопили, уговаривали меня поспешить, или будет слишком поздно.

Внутри дома царила полная разруха: все, что мне было памятно, исчезло, появились дыры в стенах, и что-то скрежетало снаружи, остались лишь сваленные в кучу стулья, криво висящие в длинных коридорах картины, лица предков на которых либо отсутствовали, либо были повреждены. Я увидел Анриетту в тонком бедном платье, с волосами, убранными назад и связанными плетенкой из полевых цветов, и упал к ее маленьким красным туфелькам. Через несколько дней мы переехали на принадлежащую ей ферму в Бретани, где и обвенчались, и два семейства фермеров были нашими хозяевами и гостями. Спустя три недели я оставил ее, чтобы вернуться в изгнание в Англию. Я не знал, что она уже была беременна Эммануэлем.

* * *