Алмаз «Шах» (сборник)

Ломоносов ел истово, по-мужицки, поддерживая деревянную ложку краюхой хлеба. Со смаком обгладывал сахарную кость, колотил ею по столу, выбивая колбаски костного жира. Широкое лицо разрумянилось, залоснилось; драконы на халате сыто подрагивали. Стащив с головы парик, утерся, как рушником, бросил на колени. Подбадривал гостей:

— Камзолы расстегните, господа обсерваторы! Теперь до самого явления поесть не придется… Андрей Митрич, — спохватился вдруг, — ты в Москве прохождение Меркурия наблюдал. Как скажешь — густо ли коптить стекло надобно?

— Коли густо копчено, глаза мало устают. Однако планету на солнечном диске видно неявственно.

— Что ж, глаза щадить не будем. К своей зрительной трубе, — Ломоносов строго глянул на Матрену, которая стояла со жбаном пива и мелко тряслась от смеха, — я присовокуплю весьма не густо копченное стекло, ибо намереваюсь примечать токмо начало и конец явления. И на то употреблю всю силу глаз. Матрена все хихикала. — Ты чего?

— Почто, дядя Михайло, ложку за ухо заложил? Это ж не гусиное перо!

— Баба, она баба и есть. — Ломоносов добродушно усмехнулся. — Пива давай, нечего зубы скалить.

— Николай Гаврилыч интересные расчеты сделал, — сказал Красильников, прихлебывая ледяной напиток.

— Не ко времени об исправлении атласа говорить…

— Не о нем, о будущих явлениях Венеры речь.

— Сие весьма любопытно! Докладывай, Николай Гаврилыч, и то весь вечер безмолвствуешь.

— По вычислениям получается, — сказал серьезный Курганов, — что предбудущее прохождение Венеры по Солнцу имеет быть через восемь лет, 23 мая 1769 года. Однако в Санкт-Питербурхе его узрим едва ли.

— Все одно не доживу, — негромко молвил Ломоносов. Жестом остановил протестующие возгласы. — Далее?

— Еще две пары лет нашел: 1874 и 1882, 2004 и 2012.

Ломоносов задумался, глядя в небо.

— Далеко… Коли эпинусовским эфемеридам верить, начало явления в Европе незримо будет: Солнце у них позже взойдет. Посему сибирская экспедиция да мы, грешные, сугубо ответственны. Ступайте, господа обсерваторы, бог в помощь.

Красильников и Курганов встали, склонились в поклоне.

— Еще спросить хочу. Венеру в трубу наблюдая, не примечали раньше особливое удлинение рогов?

Красильников покачал головой, Курганов нерешительно кивнул.

— Чем объясняешь?

— Либо возмущение воздуха, либо труба грешит.

— Может статься. — Ломоносов помолчал. — Однако нет-нет да на край Венеры поглядывайте. Всякое бывает…

Ушли обсерваторы. Ломоносов посидел за столом, размышляя. Тяжело поднялся. Опираясь на трость, заковылял в сад. Побродил среди деревьев, глядя на сочную траву, на свадебный наряд яблонь, над которыми жужжали пчелы. Достал из халата садовый нож, принялся обрезать сухостоинки. Мысль об удлиненности Венериных рогов не шла из головы. «Возмущение в атмосфере, бурчал он. — В которой атмосфере — земной или Венериной?.. Лечь надо раньше, чтобы глаза отдохнули. Солнце около трех взойдет, и тотчас явление начнется… Хоть бы облаков не было!» — помолился Ломоносов. Ушел в дом. Не снимая халата, лег в постель.

Было тихо. Матрена давно спала, жена увела дочь в гости к брату своему Иоганну Цильху. Ломоносов лежал с открытыми глазами и никак не мог забыться. По давней привычке принялся бормотать стихи:

Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут.

Не для императрицы, не для Елисаветы Петровны писал он оду сию. Юношей к науке привлекал. Чтобы славу российскую умножали, немцев из академии потеснили… А матушка государыня не в отца уродилась, не тем будь помянута. То пляшет до изнеможения, то из церкви не выходит, грехи замаливает. До наук ли ей, когда она по полгода в Троице-Сергиевский монастырь на богомолье ходит… Мужа на нее нет, чтобы прыть унял. В памяти вдруг прорезались латинские вирши любимого Марциала:

Так чиста и невинна эта сучка,
Что Венеры не знает, и не сыщем
Мужа ей, чтоб достойным был красотки!

Уснуть бы, уж другая Венера к Солнцу подбегает…

Проснулся он, словно кто толкнул. Дико посмотрел на окно — светло как днем. Проспал! Замирая сердцем, выскочил на балкон. Слава богу, солнце не взошло… Глянул на часы — без пяти три. Времени предостаточно. Вынес в сад телескоп на подставке о трех ногах, утвердил на высокой скамейке. Посмотрел вдоль трубы — ничего не заслоняет видимости. И облаков нет. Горизонт обозначен резко, будто ножом отрезано багровое небо от сизоватой земли.

Ломоносов приладил к окуляру закопченное стеклышко, отрегулировал резкость. В центре поля зрения видимость была хорошей, но на краях из-за аберрации нарушалась, туманились цветные каемки. Значит, Венеру надобно держать точно по оси трубы… Сходил за рабочим журналом, перьями и пузырьком чернил.