Алмаз темной крови. Книга 1

— Знаю. А ты все-таки не уезжай в Шаммах. Отдохни здесь неделю-другую, и отправляйся в Эригон. Ничего, стыд не дым, глаза не выест. Справишься.

Спустя четыре дня Арчеш Мираваль ранним утром въехал в ворота Эригона Баснословного; вместо того, чтобы поехать к дому на Фонтанной площади и отдохнуть с дороги, он направился в квартал ювелиров, затем к банкиру Миравалей, почтенному седобородому гному, с которым имел продолжительный разговор. Потом старик направился к дому городского судьи (эту должность занял старший сын прежнего судьи, умершего на исходе тихого ветра), где также пробыл более часа и вышел преобразившимся — на Арчеше была парадная судейская мантия, та, которую одевают во время вынесения приговоров по особо важным делам. Он снова сел в свою карету и поехал в дом Сириана.

Когда Сириан Мираваль, задержавшийся в ратуше, вернулся домой, то был изрядно удивлен известием о приезде отца. Он прошел в свой кабинет, открыл дверь и остолбенел. Вместо маленького старичка, одетого в полотняный садовницкий фартук и озабоченного только своими саженцами, в его, Сириана, кресле сидел облаченный в судейскую мантию величественный старец. Холодно глянув на вошедшего сына, Арчеш бросил прислуге, суетившейся возле него:

— Пошли вон… А если под дверью застану — язык вырву.

После этого он обратился к Сириану.

— Садись.

Сириан, все еще недоумевая и явно не зная, как себя вести, послушно сел на указанное отцом седалище, коим оказался скромный высокий табурет.

— Отец, я очень рад…

— Помолчи. — брезгливо оборвал его Арчеш. — Ты будешь говорить, когда я разрешу. Итак, я вижу, ты весьма доволен собой. Хотел бы я тебе сказать: хвалю, мол, сынок, славную партию разыграл… да не могу. Потому как хреновый из тебя игрок, Сириан.

Арчеш выпрямился в кресле, казалось, он даже вырос и раздался в плечах. Перед ратманом сидел истинный судья, судья по воле богов, видящий в душе подсудимого и читающий его мысли.

— Ты пренебрег главным правилом, сын мой: нельзя, чтобы в игре одного Мираваля пострадал другой. Ты чуть не убил меня…

— У меня и в мыслях не было… — попробовал было запротестовать Сириан.

— У тебя, быть может, и нет… хотя я и не уверен. А вот у вдовицы, может, и было. Мне нет дела до твоих орудий, сын, ты волен как угодно использовать людей во благо линьяжа. Но ты осмелился поднять руку на меня. — Старик смерил ратмана холодно-презрительным взглядом. — Да как ты посмел, сын мой?

Последние слова прозвучали как проклятие. Сириан поежился; он не знал, что ответить отцу.

— Добро бы ты отнесся ко мне как ко старому, но все же уважаемому игроку, сказавшему не последнее слово в истории линьяжа. Ты должен был рассказать мне о своем замысле, а не превращать меня в няньку для этой девицы.

Сириан глянул на отца; тот смотрел по-прежнему холодно и невозмутимо.

— Вместо этого ты опаиваешь меня какой-то дрянью, после которой я мог и не проснуться… Ты посмел поднять руку на отца, Сириан. По законам Эригона отцеубийцу заживо закапывают в могилу убитого. А кто чтит закон более ревностно, чем ратман?!

Судья замолчал, глядя на подсудимого, как на мелкое, кусачее насекомое.

— Теперь ты мой должник, сын. Навсегда. Даже не до конца моих дней, и не надейся. Навсегда. Я тебя и из гроба достану, ибо такие долги не прощаются и не выплачиваются. Это первое.

Сириан поднял глаза на отца — какую еще напасть приготовил ему старик? Арчеш встал, прошел к окну, волоча за собой мантию, обернулся.

— Да и нельзя мне помирать, сынок, — сказал он издевательски-заботливым тоном. — Никак нельзя. Сам посуди, кто тогда убережет линьяж от дурости моего сына?

Отец подошел к Сириану и тихо спросил:

— Ты когда подводу золота за придорожный камень отдавал, фамильный склеп замуровал, что ли? Иначе стоны предков весь Эригон бы услышал. Что вытаращился? Нет, Сириан, нельзя мне умирать… получается, тебя любой рыночный воришка вокруг пальца обвести может? Получается, за тобой присматривать надо? — и старик издевательски захохотал.

Сириана словно иголкой кольнули; он вскочил, метнулся было к двери.

— Это ты куда? За крысами вдогонку? Поздновато… Они тебе фальшивку впарили, да и давай бог ноги. Или камень проверить? Надеть колечко малышу… уже надевал, сынок. Хе-хе-хе… — Арчеш не скрывал своего злорадства. — Морелла еще подивилась — эдакий невзрачный камнишка.

Сириан остановился и вернулся на прежнее место; тяжело плюхнулся на табурет и уставился прямо перед собой невидящим взглядом.

— Мало того, что ты опозорил линьяж, подняв руку на отца. Ты еще и ограбил его… это ж надо, треть казны крысам отвалил! Экий ты, сынок, щедрый! А только придется тебе за это расплатиться. Твои последние приобретения я одобрить не могу, зато вот прежние были весьма неплохи.

Арчеш вновь уселся в кресло на возвышении и тоном, не предполагающим возражений, отчеканил:

— Все доходы с серебряных рудников, а также с суртонских шелкопрядилен с сегодняшнего дня будут поступать в казну линьяжа. Тебе достанет и процентов с личного счета, а коли мало покажется — не обессудь, сам виноват. Возместишь утрату — тогда посмотрим.