Алмаз темной крови. Песни Драконов

Я хочу быть.
Львом, мотыльком,
Светом и тенью,
Птицей и рыбой,
Стрелой и мишенью,
Старцем, юнцом,
Мудрецом, дураком,
Бурной рекой
И надежным мостом.
Я хочу жить.
Видеть, терпеть, ненавидеть и драться,
Ждать, вспоминать, засыпать, просыпаться,
Верить, любить, отдавать, принимать,
Хлеб преломлять и девиц целовать…

…В мире, дитя мое, нет ничего более постоянного, чем то, что все изменчиво. Я так думаю, что ты уже поняла это — на горьком личном опыте; беда только в том, что люди быстро забывают такие уроки или вовсе не осознают их… и тебе придется постигать эти вечные истины снова и снова. И хотя Адхара всегда говорил, что повторение суть мать учения, мне жаль тебя… ибо уж очень болезненны ваши уроки.

Так вот, если случалось такое, что, несмотря на все старания Драконов разогнать пустой воздух Междумирья, Мироздание вдруг застывало в опасном равновесии, — именно тогда в одном из Драконов просыпалась жажда перемен. Он понимал, что исчерпал себя как перводвигатель и строитель врат, и осознавал готовность принять девятую ипостась — стать Мастером, уйти в жизнь. Это решение не было вынужденным, хотя само Мироздание, не терпящее пустоты и постоянства, инициировало его; нет, любой истинный Дракон был счастлив, услышав в себе голос девятой ипостаси.

И он уходил, покидал восьмерку, оставляя преемника. И открывал глаза уже в каком-то из бесчисленных миров, оглядывался с любопытством, брал в руки посох, или меч, или перо, или погремушку — это зависело от воли случая — и отправлялся в путь познания жизни. И как только новый Мастер делал первый шаг, все остальные Мастера, застывшие в нетерпеливом и беспокойном ожидании в самых дальних краях Мироздания, выдыхали с облегчением и возвращались к своим делам. Они терпеть не могли равновесия, оно действовало на них как зудение комара. А первые шаги Мастера были именно тем едва заметным колебанием, вслед за которым обычно следуют великие перемены.

…Еще не спишь? Давай, я поправлю плащ, тебе нельзя мерзнуть. К утру вода спадет, мы спустимся с крыши и я отнесу тебя к воротам монастыря, там найдется, кому о тебе позаботиться. Ну, слушай дальше.

Если Мастер умирал — а это случалось даже с ними — то вся полнота памяти оставалась с ним, когда он просыпался уже в другом мире. Впрочем, ему было совершенно необязательно умирать, чтобы переменить место обитания, он был волен войти в любой из миров, закрытых или открытых, неся с собой то, что кратко живущие называют волей судьбы. Мастер узнавал эту самую судьбу, какие бы обличья она не принимала — короля, мага, воителя… или беспомощной девчонки, барахтающейся в ледяной воде наводнения. Его делом было… ну, например, вытащить уже захлебнувшуюся девчонку, растереть шерстяной рукавицей, закутать в плащ и переждать рядом до утра, чтобы ей не было страшно и одиноко; а чтобы она не так скучала, рассказывать ей сказки…

Странствия Мастера длились целые эоны времени, но бесконечными все же не были. Наступал момент, когда он, познавший все в мире, становился готов стать самим миром. Он принимал последнюю смерть в одном из обличий, и вместо нового пробуждения возвращался к своей прежней драконьей ипостаси — становился Темным Драконом. Не Черным, не Бесцветным — именно Темным, чья темнота поглощает все цвета, как поглощает мать-земля тела умерших. Размерами он превосходил своих Истинных собратьев так же, как они превосходят обычную виверну. Темный Дракон удалялся подальше от обитаемых миров, и обретал покой. Он спал и грезил о всех чудесах жизни, которым был сам свидетель, и о тех, время которых еще не пришло. И он исчезал, истаивал, рассыпался во прах, и мельчайшие частички этого праха великий Ветер нес и рассеивал в легком воздухе Междумирья, наполняя его и избавляя от пустоты. Все, что только было в Мироздании, все было создано из праха Темных Драконов. Ну вот, ты и уснула наконец…

— Не-а… — она разлепила пересохшие губы, облизнула их. — Какая интересная сказка. Только очень сложная. Спасибо тебе…