Алмаз темной крови. Танцующая судьба

— Доброго утра, красавицы. Что привело столь ранних пташек в мою мастерскую?

— Доброго утра, господин Рилло, — мило улыбаясь, поздоровалась Амариллис (Криолла, как всегда, дернула ее за рукав платья, а сама отступила на задний план — несмотря на блестящую цирковую карьеру, вне сцены она продолжала оставаться настоящей суртонкой, застенчивой до болезненности).

— Мы хотели бы поговорить с вашим подмастерьем, Фолькетом. Прошу вас, скажите, что Амариллис нуждается в его совете.

— Амариллис? — и мастер Рилло прищурился, заглядывая девушке в глаза. — Так-так… мало вам того, что по вашей милости он домой только к утру дотащился, помятый, что твоя отбивная, так еще и совет какой-то понадобился… О, только не хмурьтесь, — и ювелир примирительно улыбнулся, — будь я на его месте, пожалуй, еще и не так локтями бы работал, лишь бы поближе к сцене пробиться. Хорошо мне его ругать, я-то с балкона на вас любовался. И все-таки он малость перестарался, додумался тоже — с молотобойцами соревноваться…

— Господин Рилло?.. — из двери, ведущей в мастерскую, высунулась чья-то физиономия, и только по тонким усикам, да еще по тому, как радостно она залопотала при виде Амариллис, девушки признали в ней бывшее фолькетово лицо.

— Ты уж тут? Сказал же я тебе, отлежись малость, разве не так?! — и ювелир попытался грозно насупиться. Но, увидев неукротимый блеск в цверговых глазах, махнул рукой и отошел к высокой конторке, просмотреть бумаги.

Фолькет радостно поздоровался с гостьями и пригласил их присесть на деревянную скамью, стоявшую у окна, сам он уселся напротив, придвинув поближе трехногий табурет.

— Фолькет, зачем же ты так? — и Амариллис осторожно коснулась его рассеченной брови — пожалуй, наименее поврежденного места на лице цверга. — Разве ты нам чужой? Сказал бы заранее…

— Не стоит обо мне беспокоиться, — прервал ее Фолькет, — мало я вам хлопот доставил, еще и здесь навязываться… Я разумею, вы решились на браслеты? И правильно, скажу я вам, колец у вас достаточно, это я помню… с серьгами Криолле лучше подождать, ничего достойного пока нет, а вот браслеты…

— Да погоди ты со своими браслетами. Мне твой совет нужен. Фолькет, что с этим камнем творится? — и Амариллис, сняв кольцо с алмазом темной крови, протянула его на ладони цвергу.

Зря Фолькет доверился трехногому табурету. Столь ненадежный предмет мебели явно не был рассчитан на такие эмоции, поэтому зашатался и седока уронил. А тот вскочил, как встрепанный, брякнулся перед танцовщицей на колени, будто готовясь объясняться в любви по всей форме, и, еле дыша, уставился на кольцо. Мастер Рилло только пальцем у лба покрутил — мол, слыхал я, что гномы (то, что Фолькет был чистокровным цвергом, во внимание не принималось) на камнях сдвинутые, но этот…

— Будет ли мне позволено прикоснуться к сей драгоценности? — и подарочек просительно заглянул в глаза Амариллис.

— Да я вообще-то за этим сюда и пришла. Бери, — и она протянула кольцо цвергу, — только постарайся побыстрее, я к нему привыкла.

— О да… я… сейчас… сей же момент… вы… не уходите, — Фолькет, держа кольцо в горсти и полируя его обожающим взглядом, двинулся ко входу в мастерскую. — Я быстро…

Прошло около десяти минут. Фолькетова беседа с камнем явно затягивалась, и мастер Рилло предложил уже заскучавшим девушкам посмотреть-таки новую коллекцию браслетов, только накануне законченную «камнеедом». Поставив перед ними столик, он водрузил на него неглубокий ящик темного дерева с атласной темной же подстежкой.

— А я вот здесь папину монограмму вышивала, — и Амариллис показала на правый верхний угол стеганой подушечки, — красиво получалось: на каждой подложке, где поменьше, где покрупнее…

— А у меня, увы, нет столь искусной дочери… зато есть две лентяйки-невестки. Выбирайте, не торопитесь, — и ювелир снова отошел к конторке.

Девушки уже успели перемерять с десяток пар запястий, когда входная дверь дрогнула и легко, словно занавеска под порывом ветра, отворилась. Новый посетитель вошел совершенно беззвучно, Амариллис же была совершенно поглощена поисками подходящего узора и щебетом Криоллы, но тем не менее, словно повинуясь чьей-то неведомой воле, подняла глаза.