Алмаз темной крови. Танцующая судьба

— Да уж как-нибудь. Венона вместе с Лиуссом, Рецина и в драконьей утробе не пропадет, у Арколя скоро закончится срок ученичества, ему вообще не до тебя будет. Близнецы? они всегда вдвоем, и никто им больше не нужен. Ах да, а как же Орсон? — и Лорка притворно замахал руками. — Кто же будет ему менять пеленки, он ведь у нас сущий младенец.

— Понятно. Получается, что я вам не нужна. Спасибо на добром слове.

— Да пожалуйста.

Они замолчали. Слишком многое было сказано; не то, что лишнего, но… не слишком приятного. Лорка встал и начал наводить порядок в комнате. Перенес тяжелобольных в их спальню, напоив предварительно снотворным, уговорил Орсона снять на ночь бинты, чтобы руки отдохнули, зажег курильницу с прессованными из лепестков черного шиповника шариками и отдал ее Шонно. За окнами стемнело. Амариллис по-прежнему сидела на окне и молчала.

— Ты совершенно прав, рыжая отрава. Мне от этой баллады ничего, кроме стыда, не выйдет.

Девушка поджала ноги, обхватив их руками; она сидела зябко сжавшись, словно птичка на заледеневшей ветке.

— Я видела его. Незадолго до начала тихого ветра, у того ювелира, который Фолькета принял. Лорка, он даже не посмотрел на меня… впрочем, нет, посмотрел. Он и на стены посмотрел, и на окна, и на фолькетов табурет, и на меня… заодно. Я ненавижу его.

— Ты влюблена в него.

— Уже нет.

— Пока еще да. Иначе ты не раздумывала бы так непростительно долго над предложением Миравалей.

— Насчет «непростительно долго» ты преувеличиваешь. Ты-то сам сколько своего коняшку выбирал? то-то. А тут все-таки муж… Спой мне, Лорка… пожалуйста.

Постояв с минуту в полумраке комнаты, рыжий вольтижер вышел и вскоре вернулся с гитарой. Он уселся рядом с Амариллис прямо на пол, уютно устроил гитару в своих объятиях, тронул струны и негромко, нежно запел.

Госпожа Любовь!
Сквозь туманы и тернии,
Сквозь тоску и забвение
Я иду за тобой…
Госпожа! Мне так больно…
Соловьиные трели
Мне вонзаются в сердце ножом.
Погоди, постой!
Пусть я буду сражен,
Пусть душа моя в пепел истлеет —
Останься со мною, Любовь…

Амариллис, незаметно вытирая слезы и стараясь не всхлипывать, спросила:

— Ты расскажешь им, когда все закончится?

— Расскажу. Мы будем скучать по тебе. Хочешь, я спою еще?

— Хочу. — И Амариллис положила ладонь на голову Лорки. Он взял ее руку, поцеловал еще мокрые пальцы… он перебирал чуткие струны, а девушка перебирала, гладила его огненные, горячие волосы.

И долго еще в темном, печальном доме колдовал голос Лорки. Вечером следующего дня Амариллис, оставив два письма — для Арколя и для Веноны — ушла, чтобы никогда больше не возвращаться в гостеприимный дом госпожи Элиссы.

Через три дня в малом зале особняка Миравалей сам ратман, данной ему городом властью, соединил руки Риго Мираваля и Амариллис Свиярской; сей брак был узаконен и занесен в официальные документы судьей, который, к слову сказать, на следующий же день умер. Свадьба была более чем скромной: всех своих чад и домочадцев ратман услал на время эпидемии в отдаленные поместья, вызывать их в город ради столь короткой церемонии не стали. Амариллис держалась с достоинством, сделавшим бы честь королевской невесте. У нее достало ума и такта не обряжаться в пышные, роскошно-белые одеяния — посреди всеобщего горя они выглядели бы глупо и неуважительно — но выйти к гостям в скромном платье, том самом, что приготовили ей в прошлый раз, на голову она набросила прозрачную вуаль, расшитую серебряной нитью. Подойдя к жениху, она остановилась на полшага позади его, выказывая тем самым уважение и подчинение будущему супругу. Положенные клятвы она повторяла тихо, но достаточно твердо, и когда Риго взял ее за руку, дабы надеть кольцо, пальцы ее оказались теплыми и даже не дрожали. За ужином, на котором кроме ратмана и новоиспеченной супружеской четы присутствовал мэтр Аурело, девушка отнюдь не выглядела опечаленной или испуганной, она улыбалась шуткам, в нужные моменты поддерживала беседу и даже ела. Наконец, все необходимые формальности дня были проделаны и Амариллис Мираваль осталась одна в парадной спальне.

Девушка предпочла бы ту уютную комнату, в которой останавливалась в прошлый раз, но нынешнее ее положение обязывало подчиняться традициям дома. Она огляделась. Наполовину погруженная в обширную стенную нишу, поодаль разряженным мастодонтом высилась кровать: высоченный балдахин, поблескивающее вышивками одеяло, несколько ступенек, покрытых мехом. Напротив — камин, чью решетку работал мастер с чрезмерно развитой фантазией; в результате украшавшие ее саламандры в свете огня казались живыми, и это производило не совсем приятное впечатление расползающегося на волю змеевника. Окно с закрытыми резными ставнями, завешенное тяжелыми гобеленами. Толстый, как мох в сосновом бору, ковер, поглощающий звуки и обволакивающие ступни.

— Жуткое место, правда?