Алмазная Грань

Я едва не ахнула. Прямо из футуристической лифтовой кабины ми ноги в босоножках на высоком каблуке коснулись лакового паркета огромной... гостиной? Студии? Даже обернулась назад, моргнула несколько раз. Створки лифтовой кабины бесшумно сомкнулись, словно Сезам, явив стену с абстрактными панелями и светильниками. Чудеса, и только. Лифт прямо в номер? Я такое только в американских фильмах видела.

В огромном помещении не было разграничения на комнаты, за исключением, пожалуй, санузла. Окна во всю стену открывали изумительный вид на ночной город с высоты, как минимум, двадцатого этажа. Ни одной лишней детали. Утонченный, баснословно дорогой минимализм, указывающий на хороший вкус обитателя подобных апартаментов. Графитовая мягкая мебель, огромная постель без каких-либо стилистических излишеств, торшеры в таком же стиле хай-тек, потолок, в котором все отражается, напоминающий звездное небо, с россыпью мелких звезд - точечных светильников. Обиталище мужчины, похожее на уютное укрытие от мирских проблем.

Мои ноги мягко пружинили по темному паркету, стук каблучков поглощали стены. Я же была настолько сражена красотой лофта, что боялась опуститься на диван цвета мокрого асфальта, прикоснуться к пультам управления - непонятно, чем, случайно задеть напольные торшеры в виде витых металлических ветвей с лампочками-светлячками.

Лукас же вел свой разговор, забыв о моем присутствии. До меня долетали лишь отдельные фразы: заткнуть рот какому-то оперу с фамилией Каменский, как у героини сериала по мотивам детектива Марининой, огромной суммой долларов, узнать о сексуальных предпочтениях какого-то араба с трудновыговариваемым именем, затем - сделать для Дениса Милевского первое место на каком-то вернисаже, комиссию тоже подкупить деньгами. Осветить гениальность картин юного художника в прессе. На этих словах голос Лукаса дрогнул, сбился. Я обернулась и прислушалась, словно гончая, учуявшая чужака.

Лукас был настолько холоден и непробиваем, не подвержен эмоциям, что, уловив его слабость в голосе, распознав в пока что ничего не значащем наборе слов Ахиллесову пяту, я тотчас же отметила это. Первая болевая точка в мою коллекцию. Я не понимала, почему подобное вызывает на моих губах улыбку. Тогда я ещё не осознавала, как сильно хочу его уничтожить. Хоть сто раз повторяла эту мантру в состоянии аффекта.

Скованность прошла, словно дрогнувший голос Лукаса наполнил меня силой. Я отыскала бар - глянцевый прямоугольник стекла с тонкой ручкой, открыла. Газлифт мягко опустил дверцу, явив мим глазам обилие напитков.

Отыскав мартини, я наполнила бокал, подумав, плеснула в него немного водки. Лукас, кажется, отдаёт предпочтение виски. Внутри бара оказался мини-холодильник, и я, выбив из формы кубики льда, кинула его в бокалы.

- Все хорошо?

Лукас сел в кресло. Его голос был прежним, но я все равно ощущала нечто, похожее на надлом. Протянула ему бокал с виски и села напротив. Странно, что в тот момент я думала лишь об одном: как бы разговор с неизвестным собеседником не лишил моего любовника мужской силы.

- Я бы хотел, чтобы ты делала тату. Вдоль позвоночника, на том месте, где тебя впервые поцеловало острие ножа, - тихо произнес мужчина.

Это не прозвучало, как приказ. Я намочила губы в мартини и усмехнулась.

- Конечно, сэр. Шрам начинает исчезать, память недолговечна.

Лукас потёр переносицу и пригубил виски.

- Виктория, не зови меня «сэр». Пошло. И если ты против росписи на теле, можешь прямо мне сказать.

Я повела плечом. Идея не показалась мне такой уж отталкивающей.

- Я хотела сделать татушку. Пока еще жила на свободе. Только работа хорошего мастера стоила баснословные деньги. Так что я не против.

Лукас прищурился, глядя на меня с непонятной, задумчивой нежностью:

- Россыпь бриллиантов. Словно в вихре, прозрачных бриллиантов с острыми гранями, вдоль твоего позвоночника. Чтобы каждый из них сверкал, как на солнце, под моими пальцами и губами... моя Алмазная Грань.

Я едва не поперхнулась. Внутри разилось восторженное тепло. Но теперь я четко различала примесь злорадства и ликования, будто я пила жизненную силу Лукаса в моменты его слабости.

- А ведь я даже не знаю вашего имени. – Я лукавила. Ведь партнеры звали его по имени.

- Мы на «ты», Виктория.

Я отпила из бокала:

- Твоего. Твоего имени. Я знаю, что это звучит с моей стороны нагло и самонадеянно, знаю, что...

- Михаил, Виктория. Мое имя - Михаил. В этом нет секрета, просто ранее тебе не полагалось знать.

Каким-то образом здесь, в замкнутом уюте пентхауса все, что было за его пределами, теряло свое значение. Жестокая психологическая ломка последних дней, постоянные качели «продам-возвышу», тоска по матери, которую так быстро нейтрализовала необходимость самоконтроля ради выживания... все это казалось потусторонним.