Алмазная Грань (СИ)

Мои ноги мягко пружинили по темному паркету, стук каблучков поглощали стены. Я же была настолько сражена красотой лофта, что боялась опуститься на диван цвета мокрого асфальта, прикоснуться к пультам управления — непонятно, чем, случайно задеть напольные торшеры в виде витых металлических ветвей с лампочками-светлячками.

Лукас же вел свой разговор, забыв о моем присутствии. До меня долетали лишь отдельные фразы: заткнуть рот какому-то оперу с фамилией Каменский, как у героини сериала по мотивам детектива Марининой, огромной суммой долларов, узнать о сексуальных предпочтениях какого-то араба с трудновыговариваемым именем, затем — сделать для Дениса Милевского первое место на каком-то вернисаже, комиссию тоже подкупить деньгами. Осветить гениальность картин юного художника в прессе. На этих словах голос Лукаса дрогнул, сбился. Я обернулась и прислушалась, словно гончая, учуявшая чужака.

Лукас был настолько холоден и непробиваем, не подвержен эмоциям, что, уловив его слабость в голосе, распознав в пока что ничего не значащем наборе слов Ахиллесову пяту, я тотчас же отметила это. Первая болевая точка в мою коллекцию. Я не понимала, почему подобное вызывает на моих губах улыбку. Тогда я ещё не осознавала, как сильно хочу его уничтожить. Хоть сто раз повторяла эту мантру в состоянии аффекта.

Скованность прошла, словно дрогнувший голос Лукаса наполнил меня силой. Я отыскала бар — глянцевый прямоугольник стекла с тонкой ручкой, открыла. Газлифт мягко опустил дверцу, явив мим глазам обилие напитков.

Отыскав мартини, я наполнила бокал, подумав, плеснула в него немного водки. Лукас, кажется, отдаёт предпочтение виски. Внутри бара оказался мини-холодильник, и я, выбив из формы кубики льда, кинула его в бокалы.

— Все хорошо?

Лукас сел в кресло. Его голос был прежним, но я все равно ощущала нечто, похожее на надлом. Протянула ему бокал с виски и села напротив. Странно, что в тот момент я думала лишь об одном: как бы разговор с неизвестным собеседником не лишил моего любовника мужской силы.

— Я бы хотел, чтобы ты делала тату. Вдоль позвоночника, на том месте, где тебя впервые поцеловало острие ножа, — тихо произнес мужчина.

Это не прозвучало, как приказ. Я намочила губы в мартини и усмехнулась.

— Конечно, сэр. Шрам начинает исчезать, память недолговечна.

Лукас потёр переносицу и пригубил виски.

— Виктория, не зови меня «сэр». Пошло. И если ты против росписи на теле, можешь прямо мне сказать.

Я повела плечом. Идея не показалась мне такой уж отталкивающей.

— Я хотела сделать татушку. Пока еще жила на свободе. Только работа хорошего мастера стоила баснословные деньги. Так что я не против.

Лукас прищурился, глядя на меня с непонятной, задумчивой нежностью:

— Россыпь бриллиантов. Словно в вихре, прозрачных бриллиантов с острыми гранями, вдоль твоего позвоночника. Чтобы каждый из них сверкал, как на солнце, под моими пальцами и губами… моя Алмазная Грань.

Я едва не поперхнулась. Внутри разилось восторженное тепло. Но теперь я четко различала примесь злорадства и ликования, будто я пила жизненную силу Лукаса в моменты его слабости.

— А ведь я даже не знаю вашего имени. — Я лукавила. Ведь партнеры звали его по имени.

— Мы на «ты», Виктория.

Я отпила из бокала:

— Твоего. Твоего имени. Я знаю, что это звучит с моей стороны нагло и самонадеянно, знаю, что…

— Михаил, Виктория. Мое имя — Михаил. В этом нет секрета, просто ранее тебе не полагалось знать.

Каким-то образом здесь, в замкнутом уюте пентхауса все, что было за его пределами, теряло свое значение. Жестокая психологическая ломка последних дней, постоянные качели «продам-возвышу», тоска по матери, которую так быстро нейтрализовала необходимость самоконтроля ради выживания… все это казалось потусторонним.

Я подошла к большому окну, не спрашивая разрешения Михаила — в отличие от его кабинета, здесь я была вольна поступать, как вздумается. Что за новый мир вокруг? Провела рукой по стеклу, глядя на огни города под ногами. Где-то у горизонта светилась красным неразборчивая неоновая эмблема супермаркета, в десяти минутах ходьбы от моего дома. Моего ли? Я вспомнила убогие условия, уют, который старалась поддерживать из последних сил, но моих жалких окладов было недостаточно для этого. Наверное, я никогда уже не смогу вернуться туда. Даже если сейчас мой обретший имя пленитель вернёт паспорт и разрешит идти на все четыре стороны. Что-то во мне неотвратимо поменялось.

Я готова была наблюдать смерть и даже косвенно в этом участвовать, только никогда не возвращаться в униженную нищету безрадостного существования. В мир, где использовали и ничего не давали взамен. В мир, где я была разменной монеткой. Толку, что при этом была свобода? Меня могли принудить к связи с боссом, похитить прямо с корпоратива, а у меня не было власти запретить им так поступать. Сейчас же…