Алмазная колесница

В крошечной прихожей было довольно светло – лунное сияние проникало сквозь щели деревянных жалюзи. Фандорин увидел бумажную перегородку, две лаковых сандалии на дощатом полу, перед приподнятыми татами. Ах да, по японскому обычаю перед тем, как ступить на соломенные циновки, полагается разуваться.

Но разуваться Эраст Петрович был не намерен. Он скрестил руки на груди и нарочно откашлялся, хотя «мастерица» и без того, разумеется, слышала, что «объект» уже здесь.

Перегородки разъехались в стороны. За ними, придерживая створки, стояла О-Юми – с раскинутых рук свисали широкие рукава кимоно, отчего женщина была похожа на бабочку. «Эффектно», – усмехнулся про себя Фандорин.

Лица куртизанки было не видно, лишь силуэт на серебряном, переливчатом фоне.

– Входи скорей! – позвал низкий хрипловатый голос. – Здесь так чудесно! Смотри, я распахнула окно, за ним пруд и луна. Разбойник Цурумаки знает толк в красоте.

На веранде. Гравюра работы Хироcиге III

Но Эраст Петрович не тронулся с места.

– Что же ты? – она шагнула ему навстречу. – Иди!

Пальцы потянулись к его лицу, но были перехвачены твердой, затянутой в перчатку рукой.

Теперь ему было видно ее лицо – невыносимо прекрасное, даже теперь, когда он уже всё знал.

Нет, не всё.

И Фандорин задал вопрос, ради которого пришел.

– Зачем? – спросил он требовательно и строго. – Что вам от меня нужно?

Конечно, истинный профессионал поступил бы не так. Прикинулся бы, что ни о чем не догадывается, что остается в роли болвана и простачка, а сам исподволь выведал бы, в чем состоит тайный замысел этой новоявленной Цирцеи, превращающей мужчин в свиней. Заодно и расплатился бы с нею той же монетой.

Эраст Петрович считал себя неплохим профессионалом, но притворяться перед притворщицей было противно, да и вряд ли получилось бы – непослушное сердце всё же билось сильней нужного.

– Я не так богат и уж тем более не так влиятелен, как ваш п-покровитель. Никакими важными секретами не владею. Скажите, зачем я вам понадобился?

О-Юми выслушала его молча, не пытаясь высвободиться. Он стоял на деревянном полу, она на татами, поэтому их лица были почти вровень, разделенные всего несколькими дюймами, но Фандорин подумал, что ему никогда не понять выражения этих удлиненных, влажно поблескивающих глаз.

– Кто ж знает ответ на этот вопрос? – тихо сказала она. – Зачем ты понадобился мне, а я тебе. Просто чувствуешь, что иначе не может быть, и всё прочее не имеет значения.

Не столько от слов, сколько от тона, каким они были произнесены, пальцы Фандорина утратили цепкость. О-Юми протянула освобожденную руку к его лицу, легонько коснулась щеки.

– Не нужно ни о чем спрашивать… И не пытайся понять – всё равно не получится. Слушайся своего сердца, оно не обманет…

«Обманет! Еще как обманет!» – хотел воскликнуть титулярный советник, но по неосторожности встретился с О-Юми взглядом и уже не мог отвести глаз.

– Это по твоей науке так положено? – срывающимся голосом проговорил Фандорин, когда ее рука опустилась ниже, скользнула ему за ворот и нежно провела по шее.

– Какая еще наука? Что ты такое говоришь?

Голос стал еще ниже, приглушенней. Казалось, она не вслушивается в смысл его речей, да и сама плохо понимает, что говорит.

– Дзёдзюцу! – выкрикнул тогда ненавистное слово Эраст Петрович. – Я всё знаю! Ты притворяешься влюбленной, а сама применяешь дзёдзюцу!

Ну вот, обвинение было произнесено, теперь она изменится в лице, чары рассеются!

– Что молчишь? Ведь п-правда?

Поразительно, но она нисколько не выглядела смущенной.

– Что правда? – пробормотала О-Юми все тем же полусонным голосом, не переставая поглаживать его кожу. – Нет, неправда – я не притворяюсь… Да, правда – я люблю тебя по законам дзёдзюцу.

Вице-консул отшатнулся.

– Ага! Ты созналась!

– Что же в этом плохого? Разве я беру с тебя деньги или подарки? Разве мне от тебя что-нибудь нужно? Я люблю так, как умею. Люблю, как меня учили. И можешь поверить, что учили меня хорошо. Дзёдзюцу – лучшая из наук любви. Я знаю, потому что изучала и индийскую школу, и китайскую. Про европейскую и говорить нечего – варварство и нелепость. Но даже китайцы с индийцами мало что понимают в любви, они слишком много внимания уделяют плоти…

Она говорила, а ее быстрые, легкие пальцы делали свое дело – расстегивали, гладили, иногда впивались в тело околдованного титулярного советника ноготками.

– Снова дзёдзюцу, да? – пролепетал он, уже почти не сопротивляясь. – Как это у вас называется, когда жертва взбунтовалась и нужно снова привести ее в покорность? Что-нибудь живописное – «Сливовый дождь», «Тигр на задних лапах»?

О-Юми тихонько рассмеялась.

– Нет, это называется «Огонь огнем». Сильное пламя лучше всего тушить встречным пожаром. Вот увидишь, тебе понравится.

Уж в чем-чем, а в этом Эраст Петрович не сомневался.

Долгое время спустя, уже после того, как оба пожара слились и поглотили друг друга, они лежали на террасе и смотрели на переливчатую поверхность пруда. Беседа то возникала, то снова прерывалась, потому что говорить и молчать было одинаково хорошо.