Алмазная колесница

– Ну что? – с ходу, безо всяких «здравствуйте» и «как поживаете» накинулся на него инспектор. – Я жду ровно неделю. Больше не могу. Вы знаете, что вчера Сугу назначили интендантом полиции? Прежний снят с должности за то, что не сумел уберечь министра… У меня внутри всё горит. Не могу есть, не могу спать. Вы придумали что-нибудь?

Эрасту Петровичу стало стыдно. Он тоже не мог есть и спать, но совсем по иной причине. Про Асагаву же за минувшие дни ни разу даже не вспомнил.

– Нет, не п-придумал…

Плечи японца понуро опустились, словно он лишился последней надежды.

– Да, конечно… – мрачно произнес инспектор. – По-вашему, по-европейски, здесь ничего не сделаешь. Ни улик, ни доказательств, ни свидетелей. – Он сделался еще бледнее, решительно тряхнул головой. – Ну и пусть. Раз по-европейски нельзя, поступлю по-японски.

– Как это – «по-японски»?

– Напишу письмо его величеству государю императору. Изложу все свои подозрения в адрес интенданта Суги. И убью себя, в доказательство своей искренности.

– Себя? Не Сугу? – потрясенно воскликнул Фандорин.

– Убить Сугу значило бы не покарать преступника, а совершить новое преступление. У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь привлечь внимание властей и общества к какому-нибудь злодейству – сделай сэппуку. Лживый человек резать себе живот не станет. – Взгляд Асагавы был воспален и тосклив. – Но если б вы знали, Фандорин-сан, как ужасно делать сэппуку без секунданта, без человека, который милосердным ударом меча прервет твои страдания! Увы, мне не к кому обратиться с этой просьбой, мои сослуживцы ни за что не согласятся. Я совсем один… – Он вдруг встрепенулся, схватил вице-консула за руку. – А может быть, вы? Всего один удар! У меня длинная шея, попасть по ней будет нетрудно!

Сэппуку, совершаемое по приговору сюзерена и по всем правилам самурайской науки

Фандорин отшатнулся.

– Г-господь с вами! Я никогда не держал в руках меча!

– Всего один удар! Я научу вас. Часок поупражняетесь на бамбуковом шесте, и у вас отлично получится! Прошу вас! Вы окажете мне неоценимую услугу!

Заметив выражение лица собеседника, инспектор сбился. С усилием взял себя в руки.

– Ладно, – сказал он глухо. – Извините, что попросил. Это было слабостью. Мне очень стыдно.

Но Эрасту Петровичу было еще стыдней. В мире столько вещей более важных, чем уязвленное самолюбие, ревность или несчастная любовь! Например, стремление к правде и справедливости. Нравственная чистота. Самопожертвование во имя справедливости.

– Послушайте, – взволнованно заговорил титулярный советник, стискивая вялую руку японца. – Вы умный, современный, образованный человек. Что за дикость – разрезать себе живот! Что за пережитки средневековья! Право, девятнадцатый век на исходе! К-клянусь вам, мы что-нибудь придумаем!

Но Асагава не слушал его.

– Я не могу так жить. Вам, европейцу, этого не понять. Пускай без секунданта! Мне не будет больно. Наоборот, я высвобожу боль, которая сжигает меня изнутри! Этот негодяй предал великого человека, который ему доверял! Отшвырнул меня носком сапога, как комок грязи! И теперь упивается победой! Я не могу видеть, как торжествует злодейство. Преступник Суга – начальник полиции! Красуется перед зеркалом в новом мундире, обустраивается в своем новом поместье Такарадзака! Он уверен, что весь мир у его ног. Это невыносимо!

Эраст Петрович наморщил лоб. Такарадзака? Где-то он слышал это название.

– Что за п-поместье?

– Шикарная усадьба, близ столицы. Суга выиграл ее в карты, несколько дней назад. О, он везуч, его карма крепка!

И тут Фандорину вспомнился разговор, подслушанный в кабинете Булкокса. «Что ж, Онокодзи, это очень по-японски, – сказал тогда англичанин. – Дать выговор, а через неделю наградить повышением». Князь ответил: «Это, дорогой Алджернон, не награда – лишь занятие освободившейся вакансии. Но будет ему и награда, за ловко исполненную работу. Получит в собственность загородную усадьбу Такарадзака. Ах, какие там сливы! Какие пруды!» Так, выходит, речь шла о Суге!

– Что с вами? – спросил инспектор, удивленно глядя на Фандорина.

Тот медленно произнес:

– Кажется, я знаю, что нужно делать. У нас с вами нет улик, но, возможно, будет свидетель. Или, по крайней мере, осведомитель. Есть человек, который знает истинную подоплеку убийства.

И Фандорин рассказал о пройдошистом денди, продавце чужих секретов. Асагава жадно слушал, будто приговоренный, которому объявляют о помиловании.

– Онокодзи сказал, что Суга «ловко исполнил работу»? Значит, князю и в самом деле многое известно!

– Уж во всяком случае больше, чем нам с вами. Интереснее всего, кто это вознаградил интенданта столь щедрым образом. Нельзя ли выяснить, кому поместье принадлежало прежде?

– Одному из родственников сверженного сёгуна. Но Такарадзака давно выставлена на торги. Ее мог купить кто угодно и тут же проиграть в карты. Выясним, это нетрудно.

– А как быть с князем? Глупо надеяться, что он добровольно даст показания.