Алмазная колесница

Прожигатель жизни лежал лицом вниз. Над воротником, глубоко уйдя в шею, блестела стальная звездочка. Титулярный советник выдернул ее двумя пальцами, из раны сразу засочилась кровь. Метательное оружие, догадался вице-консул, осторожно коснувшись остро наточенных краев звездочки. И, похоже, чем-то смазано.

Снова поразился: зачем человек-невидимка рисковал, уворачиваясь от пуль? Ведь мог кинуть эту штуковину, и дело с концом.

Наклонился (от резкого движения всё вокруг закачалось), перевернул мертвеца на спину.

И увидел, что Онокодзи еще жив.

В открытых глазах плескался ужас, трепещущие губы ловили воздух.

– Нан дзя? Нан дзя? (Что это? Что это?) – пролепетал умирающий.

Должно быть, так и не понял, что за напасть с ним приключилась. Бежал сломя голову, ничего вокруг не видел, вдруг удар ниже затылка…

– Это был ниндзя. Его подослал Булкокс, – сказал Фандорин, борясь с головокружением. – Я отвезу вас к врачу. К доктору Твигсу.

Но было очевидно, что никакой врач князю не поможет, у того уже зрачки закатывались.

Вдруг он сморщился, напряг все свои силы и медленно, но отчетливо произнес:

– Не Булкокс… Дон…

– Что?

– Дон… Цурумаки.

И всё. Челюсть, дрогнув, отвисла. Из-под приоткрытых век виднелись одни белки.

В ушибленной голове титулярного советника застучало: дон-дон-дон.

ЖИЗНЬ ЗВУЧИТ ТАК:
ДИНЬ-ДИНЬ, ТИРИБОМ, КУ-КУ,
А В КОНЦЕ: ДОН-ДОН.

ГОЛОВА БОЛИТ

Фандорину показалось, что он прилег на доски всего на полминуты, переждать острый приступ головокружения, но, вновь открыв глаза, он обнаружил, что лежит у себя в спальне, на кровати, совершенно раздетый и укрытый одеялом, а с обеих сторон над ним склонены две узкоглазых головы: одна круглая, с щеточкой коротко стриженных волос; другая узкая, при аккуратном проборе. То были Маса и Сирота, смотревшие на титулярного советника с одинаковым выражением крайней тревоги.

– Что… со… мной? – с трудом выговорил Эраст Петрович, еле ворочая сухим языком.

Простой вопрос вызвал целую дискуссию по-японски, после которой японцы кивнули друг другу, словно о чем-то сговорившись, и письмоводитель осторожно начал:

– На рассвете госпожа О-Юми растолкала вашего слугу. Сказала: «С господином плохо, я чувствую. Идем скорей». Побежала вдоль набережной в сторону грузовых пирсов, Масахиро за ней. Он говорит, что она бежала и всё смотрела на причалы. На одном из самых дальних, уже в туземном городе, они нашли вас лежащим без сознания, в крови.

Фандорин посмотрел на Масу – тот со значением прищурился. Ага, понял Эраст Петрович, про то, что рядом лежало мертвое тело, Сироте не рассказали. Это правильно. Но откуда О-Юми узнала, что я попал в беду? И как догадалась, что меня нужно искать на берегу? Удивительная женщина. Где она?

Он посмотрел вокруг, но в комнате ее не было.

– Госпожа О-Юми сделала что-то – кажется, прижала какую-то вену, и кровотечение остановилось. Тогда она оторвала полосу от платья, перевязала вас. Приказала слуге нести вас домой, а сама не вернулась. Она сказала, что срочно нужен отвар какой-то горной травы, Масахиро не запомнил названия. Мол, если не выпить этого снадобья, то кровь в голове засохнет, превратится в камешек, и через некоторое время господин может умереть. Слуга донес вас до границы Сеттльмента, и там ему повезло встретить раннего рикшу… Ну а утром к вам в квартиру вбежал господин консул, увидел, что вы лежите без сознания, перевязанный. Накричал на слугу, вызвал меня, послал за доктором. Я отправился к мистеру Твигсу, зная, что он ваш друг… А господин консул срочно уехал в Токио, в посольство…

В рассказе было много непонятного, но больше всего Фандорина поразило странное поведение Всеволода Витальевича.

– Вбежал?

Чтоб церемонный Доронин с утра пораньше ворвался в квартиру к своему помощнику? Для этого должно было произойти нечто из ряда вон выходящее.

Сирота замялся, не ответил.

– А что доктор Твигс?

Японцы снова переглянулись. Ответа опять не было.

Маса озабоченно проговорил что-то, и письмоводитель перевел:

– Вам нужно лежать, каждый час делать примочки, а волноваться нельзя. Очень сильный ушиб головы. Так сказал доктор Альбертини.

– П-почему Альбертини, а не Твигс?

Оживленная дискуссия по-японски, на сей раз безо всякого перевода.

Голова в самом деле ужасно болела, и подташнивало, но вся эта таинственность Эрасту Петровичу начинала надоедать.

Черт с ними, с докторами и консулом. Имелись дела поважнее.

– Маса, Асагава-сан коко, хаяку! (Маса, Асагаву сюда, скорей! – искаж. япон.) – приказал титулярный советник.

Слуга захлопал глазами, испуганно покосился на Сироту. Тот предостерегающе кашлянул.

Сердце забилось часто, с каждой секундой разгоняясь всё быстрее и быстрее. Эраст Петрович рывком сел на кровати. Закусил губу, чтоб не вскрикнуть от боли.

– Маса, одеваться!