Алмазная колесница

Доктор был немолод и степенен, но при этом чрезвычайно многословен. Выцветшие голубые глазки светились добродушием. Свое дело выполнял добросовестно, время от времени вытирая рукавом потную плешь, окруженную венчиком рыжеватых волос. Когда же оказалось, что причина смерти капитана Благолепова никак не желает проясняться, Твигс вошел в азарт, и пот полил по лысине в три ручья.

Через час, две минуты и сорок пять секунд (измучившийся Эраст Петрович следил по часам) он наконец капитулировал:

– Вынужден констатировать: совершенно здоровый труп. Это был поистине богатырский организм, особенно если учесть длительное употребление покойником высушенного млечного сока семенных коробочек Papaver somniferum. Ну, разве что в трахее следы въевшихся табачных смол, да небольшое потемнение в легких, вот видите? – (Эраст Петрович, не глядя, сказал «Oh, yes».) – Cердце, как у быка. И вдруг ни с того ни с сего взяло и остановилось. Никогда не видел ничего подобного. Видели бы вы сердце моей бедной Дженни, – вздохнул Твигс. – Мышцы были, как истончившиеся тряпочки. Я когда вскрыл грудную клетку, просто заплакал от жалости. У бедняжки было совсем слабое сердце, вторые роды надорвали его.

Эраст Петрович уже знал, что Дженни – покойная супруга доктора и тот решил собственноручно произвести вскрытие, потому что у обеих дочек тоже слабое сердце, в мать, и необходимо было посмотреть, в чем там дело – подобные болезни часто передаются по наследству. Выяснилось, что имеется средневыраженный пролапс митрального клапана, и, обладая этой важной информацией, доктор смог правильно организовать лечение своих обожаемых малюток. Слушая этот удивительный рассказ, Фандорин не знал, восхищаться ему или ужасаться.

– Вы хорошо проверили шейные позвонки? – уже не в первый раз спросил Эраст Петрович. – Я говорил: его, возможно, ударили в шею, сзади.

– Никакой травмы. Даже синяка нет. Только красное пятнышко чуть ниже основания черепа, словно от легкого ожога. Но этакий пустяк ни в коем случае не мог иметь сколько-нибудь серьезных последствий. Может быть, удара не было?

– Не знаю, – вздохнул молодой человек, уже жалея, что затеял канитель со вскрытием. Мало ли от чего могло остановиться сердце заядлого опиомана?

На стуле висела одежда покойного. Эраст Петрович задумчиво посмотрел на вытертую спину кителя, на латаную рубашку с пристегнутым воротничком – самым что ни на есть дешевым, целлулоидным. И вдруг наклонился.

– Удар не удар, но прикосновение было! – воскликнул он. – Смотрите, вот здесь, отпечатался след п-пальца. Хотя, может быть, это рука самого Благолепова, – тут же сник чиновник. – Пристегивал воротник, да и ухватился…

– Ну, это нетрудно выяснить. – Доктор достал из кармана лупу, присел на корточки возле стула. – Угу. Большой палец правой руки.

– Вы можете так определить на взгляд? – поразился Фандорин.

– Да. Немножко интересовался. Видите ли, мой приятель доктор Генри Фолдс, работающий в одном токийском госпитале, сделал любопытное открытие. Исследуя отпечатки пальцев на древней японской керамике, он обнаружил, что узор на подушечках никогда не повторяется… – Твигс подошел к кровати, взял правую руку покойника, рассмотрел в лупу большой палец. – Нет, это совсем другой палец. Никаких сомнений… Так вот, мистер Фолдс выдвинул любопытную гипотезу, согласно которой…

– Я читал про отпечатки пальцев, – нетерпеливо перебил Эраст Петрович, – но европейские авторитеты не находят этой идее практического применения. Лучше проверьте, совпадает ли место, где отпечатался палец, с покраснением, про которое вы говорили.

Доктор бесцеремонно приподнял мертвую голову с отпиленной верхушкой, согнулся в три погибели.

– Пожалуй, совпадает. Да только что с того? Прикосновение было, но удара-то не было. Откуда взялся ожог, непонятно, но, уверяю вас, от такой причины еще никто не умирал.

– Ладно, зашивайте, – вздохнул Фандорин, сдаваясь. – Зря я вас обеспокоил.

Пока доктор орудовал иглой, титулярный советник вышел в соседнюю комнату. Софья Диогеновна подалась ему навстречу с таким выражением лица, будто ожидала чудесного известия – мол, батюшка вовсе не умер, это только что научно установил доктор-англичанин.

Покраснев, Фандорин сказал:

– Нужно было м-медицински определить причину смерти. Так положено.

Барышня кивнула, надежда на ее лице померкла.

– И какая оказалась причина? – поинтересовался Сирота.

Эраст Петрович смущенно закашлялся и пробормотал запомнившуюся абракадабру:

– П-пролапс митрального клапана.

Письмоводитель уважительно кивнул, а Софья Диогеновна тихо, безутешно заплакала, будто это известие ее окончательно подкосило.

– А что мне-то теперь, господин вице-консул? – срывающимся голосом спросила она. – Боюсь я тут одна. Ну как Сэмуси нагрянет, за деньгами? Нельзя ли мне у вас в присутствии переночевать? Я бы как-нибудь на стульчиках, а?

– Хорошо, идемте. Что-нибудь п-придумаем.

– Я только вещи соберу.

Барышня выбежала из комнаты.