Алмазная колесница

Потом наклонилась к господину, прошептала ему что-то по-гайдзински.

И все – вышла на поляну, легкой походкой направилась к дому.

Ее заметили не сразу, а когда увидели фигуру в черном, облегающем наряде ниндзя, всполошились.

Мидори-сан подняла пустые руки, крикнула:

– Господин Цурумаки меня знает! Я – дочь Тамбы! Я покажу вам его тайник!

«Черные куртки» столпились вокруг нее, стали обыскивать. Потом вся толпа двинулась к крыльцу, скрылась в доме. Снаружи не осталось ни души.

Тут каких-нибудь тридцать шагов, вдруг дошло до Масы. Если будет взрыв, засыплет обломками. Нужно оттащить господина подальше.

Обхватил неподвижное тело, поволок по земле.

Но унес недалеко, всего на несколько шагов. Потом земля дрогнула, заложило уши.

Маса обернулся.

Дом Момоти Тамбы обрушился аккуратно, будто встал на колени: сначала подломились стены, потом, колыхнувшись, грохнулась крыша, раскололась пополам, во все стороны полетела пыль. Сделалось совсем светло, лицо обдало волной горячего воздуха.

Вассал наклонился, чтобы прикрыть телом господина, и увидел, как из широко раскрытых голубых глаз текут слезы.

* * *

Женщина обманула. Господин не пришел в себя ни через час, ни через два.

Маса несколько раз ходил смотреть на груду обломков. Раскопал руку в черном рукаве, ногу в черной штанине, еще стриженную голову без нижней челюсти. Живых не обнаружил ни одного.

Несколько раз возвращался, теребил господина, чтоб очнулся. Тот не то чтобы был без сознания, но лежал неподвижно, смотрел в небо. Сначала по лицу все текли слезы, потом перестали.

А незадолго до рассвета появился Тамба – просто пришел через лес, со стороны расщелины, как ни в чем не бывало.

Сказал, что был на той стороне, убил часовых. Их оказалось всего шестеро.

– А почему вы не прилетели по небу, сэнсэй? – спросил Маса.

– Я не птица, чтобы летать по небу. С обрыва я спустился на матерчатых крыльях, этому можно научиться, – объяснил хитрый старик, но Маса ему, конечно, не поверил.

– Что здесь случилось? – спросил сэнсэй, глядя на лежащего господина и на руины дома. – Где моя дочь?

Маса рассказал ему, что случилось и где его дочь.

Дзенин насупил седые брови, но, конечно, плакать не стал – он же ниндзя.

Долго молчал, потом обронил:

– Я сам достану ее.

Тоже помолчав – столько, сколько предписывала деликатность по отношению к родительским чувствам, – Маса выразил беспокойство по поводу странного состояния господина. Осторожно поинтересовался, не могла ли Мидори-сан перестараться и не останется ли теперь господин парализованным навсегда.

– Он может двигаться, – ответил Тамба, еще раз посмотрев на лежащего. – Просто не хочет. Пускай побудет так. Не трогай его. Я пойду разгребать обломки. А ты наруби дров и сложи погребальный костер. Большой.

Так и смотрел бы
До самого рассвета
На пламя костра.

Ничего не ответил

Фандорин лежал на земле и смотрел на небо. Сначала оно было почти черное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалось совсем черным, но, кажется, ненадолго. Его цвет все время менялся: стал сероватым, подернулся краснотой, заголубел.

Пока в ушах звучали последние слова Мидори («Farewell, my love. Remember me without sadness»[51]), a эхо у них было долгое, из глаз оледеневшего Эраста Петровича без остановки текли слезы. Однако постепенно эхо угасло, и слезы иссякли. Титулярный советник просто лежал на спине и ни о чем не думал – наблюдал, как ведет себя небо.

Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, над лежащим склонилось лицо Тамбы. Старый дзенин, возможно, появлялся и раньше, но полной уверенности в этом у Фандорина не было. Во всяком случае, до сего момента Тамба не пытался заслонить собой небо.

– Хватит, – сказал он. – Теперь вставай.

Эраст Петрович встал. Почему нет?

– Пойдем.

Пошел.

Он ни о чем не спрашивал старика – ему было все равно, но Тамба заговорил сам. Сказал, что отправил Масу в Токио. Тот очень не хотел покидать господина, но необходимо вызвать племянника, студента медицинского факультета. Дэн – единственный, кто остался, если не считать двоих, что учатся за границей. Те тоже приедут, хоть, конечно, не так скоро. Клан Момоги понес тяжкие потери, его придется восстанавливать. А перед тем еще нужно поквитаться с Доном Цурумаки.

Титулярный советник слушал равнодушно, ему все это было неинтересно.

На поляне, поблизости от разрушенного дома, был сложен огромный штабель дров, рядом еще один, поменьше. На первом тесно, в три ряда, лежали тела, замотанные черными тряпками. На втором лежало что-то белое, узкое.

Впрочем, Фандорин особенно не присматривался. Когда стоишь, задирать голову к небу неудобно, и он теперь все больше разглядывал траву под ногами.

– Твой слуга несколько часов рубил и складывал дрова, – сказал Тамба. – А мертвых мы носили вместе. Здесь все. Большинство без головы, но это неважно.

Он подошел к первому штабелю. Низко поклонился и долго-долго не разгибался. Потом зажег факел, поднес к дровам, и те сразу же вспыхнули – наверное, были спрыснуты какой-нибудь горючей жидкостью.