Алмазная колесница

Теперь пора было заняться человеком по прозвищу Дрозд, получателем Транспорта.

Здесь Рыбников проявил сугубую осторожность, ибо знал, что за эсэрами бдительно следит Охранка, да и своих предателей среди революционной шушеры хватает. Оставалось надеяться, что Дрозд понимает это не хуже Рыбникова.

Василий Александрович позвонил с публичного телефона (удобнейшая новинка, появившаяся в столицах совсем недавно). Попросил барышню дать номер 34–81.

Произнес условленную фразу:

– Сто тысяч извинений. Нельзя ли попросить к аппарату почтеннейшего Ивана Константиновича?

Женский голос после секундной паузы ответил:

– Его сейчас нет, но скоро будет.

Это означало, что Дрозд в Москве и готов к встрече.

– Соблаговолите передать Ивану Константиновичу, что профессор Степанов приглашает его на свое 73-летие.

– Профессор Степанов? – озадаченно переспросила женщина. – На 73-летие?

– Именно так-с.

Связной ни к чему понимать смысл, ее дело – в точности передать сказанное. В числе 73 первая цифра обозначала время, вторая – порядковый номер одного из заранее обговоренных мест встречи. Дрозд поймет: в семь часов, в месте № 3.

* * *

Если бы кто-то подслушал разговор Рыбникова с красноярцем, то вряд ли что-нибудь понял.

– Опять бухгалтерские книги? – спросил Туннель, крепкий усатый мужчина с вечно прищуренным взглядом. – Повысить бы надо, дороговизна-то нынче какая.

– Нет, не книги. – Василий Александрович стоял посреди дешевого номера, прислушиваясь к шагам в коридоре. – Груз особенный. Оплата тоже. Полторы тысячи.

– Сколько?! – ахнул собеседник.

Рыбников протянул пачку кредиток.

– Вот. Еще столько же получите в Хабаровске. Если выполните все, как надо.

– Три тысячи?

Брови красноярца подергались-подергались, но вверх так и не полезли. Нелегко вытаращить глаза, привыкшие смотреть на мир через щелку.

Человек, которого Василий Александрович окрестил Туннелем, не догадывался ни об этой кличке, ни о том, чем в действительности занимаются люди, так щедро оплачивающие его услуги. Он был уверен, что помогает нелегальным золотодобытчикам. По «Уставу о частной золотопромышленности» старательским артелям предписывалось сдавать всю добычу государству, получая взамен так называемые «ассигновки» – по курсу ниже рыночного, да еще со всевозможными вычетами. Давно известно: там, где закон несправедлив или неразумен, люди находят способы его обойти.

Туннель состоял на очень полезной для Организации службе – сопровождал по Транссибирской магистрали почтовые вагоны. Перевозя из европейской части империи на Дальний Восток и обратно тетради с колонками цифр, он полагал, что это финансовая переписка между добытчиками и сбытчиками подпольного золота.

Но Рыбников выудил почтаря из своей хитрой записной книжки для иной цели.

– Да, три тысячи, – твердо сказал он. – Такие деньги зря не платят, сами понимаете.

– Что везти? – спросил Туннель, облизнув пересохшие от волнения губы. Рыбников отрезал:

– Взрывчатку. Три пуда.

Почтарь замигал, соображая. Потом кивнул:

– Для прииска? Породу рвать?

– Да. Обернете ящики холстом, как посылки. Туннель № 12 на Кругобайкальской линии знаете?

– «Половинный»? Кто ж его не знает.

– Сбросите ящики ровно на середине, у отметки 197. После наши люди их подберут.

– А… а не грохнет?

Рыбников засмеялся:

– Сразу видно, что вы ничего не смыслите во взрывном деле. Про детонаторы слышать приходилось? Скажете тоже – «грохнет».

Удовлетворенный ответом, Туннель плевал на пальцы – готовился пересчитывать деньги, а Василий Александрович мысленно улыбнулся: «Не грохнет, а шандарахнет, да так что Зимний дворец закачается. Пусть попробуют потом разгрести каменную кашу, выковырять из-под нее сплющенные вагоны с паровозом в придачу».

Кругобайкальская железная дорога, строившаяся с огромными затратами и открытая совсем недавно, раньше назначенного срока, была последним звеном Транссиба. Прежде эшелоны выстраивались в огромные очереди у байкальской паромной переправы, теперь же трасса запульсировала с утроенной скоростью. Вывод из строя Половинного туннеля, самого длинного на линии, вновь посадит Маньчжурскую армию на голодный паек.

И это была лишь половина рыбниковского «проэкта».

* * *

Вторую половину должен был обеспечить постоялец «Казани», с которым Василий Александрович разговаривал совсем иначе – не сухо и отрывисто, а душевно, со сдержанным сочувствием.

Это был совсем еще молодой человек с землистым цветом кожи и выпирающим кадыком. Впечатление он производил странное: тонкие черты лица, нервная жестикуляция и очки плохо сочетались с потертой тужуркой, ситцевой рубашкой и грубыми сапогами.

Самарец харкал кровью и был безответно влюблен. От этого он ненавидел весь мир, и в особенности мир ближний: окружавших его людей, родной город, свою страну. С ним можно было не скрытничать – Мост знал, на кого работает, и выполнял задания со сладострастной мстительностью.

Полгода назад, по поручению Организации, он бросил университет и нанялся на железную дорогу помощником машиниста. Жар топки пожирал последние остатки его легких, но Мост за жизнь не цеплялся, ему хотелось поскорее умереть.