Алмазная колесница

Пользуясь тем, что спутник отвернулся, Гликерия Романовна удовлетворила свое любопытство: быстро отвернула книжную обертку, приложила к глазам хорошенький лорнет на золотой цепочке – и поморщилась. Книга, которую с таким увлечением читал штабс-капитан, называлась «ТОННЕЛИ И МОСТЫ. Краткий справочник для железнодорожных служащих».

К дежурному подбежал телеграфист с бумажной лентой в руке. Тот прочитал депешу, пожал плечами и махнул флажком.

– Что такое? – спросил Рыбников.

– Семь пятниц на неделе. Велено отправлять, не ждать литерного.

Поезд тронулся.

– Вы, должно быть, военный инженер? – поинтересовалась Гликерия Романовна.

– Почему вы взяли?

Признаваться, что подглядела название книги, Лидиной было неловко, но она нашлась – показала на кожаный тубус.

– Да вот. Это ведь для чертежей?

– А, да. – Василий Александрович понизил голос. – Секретная документация. Доставляю в Москву.

– А я думала, вы в отпуске. Навещаете семью или, может быть, родителей.

– Неженат. С каких прибытков семью заводить? Гол как сокол. И родителей не имею. Круглый сирота. Даже, можно сказать, сирота казанский – в полку за косоглазие дразнили татарвой.

После остановки в Колпине штабс-капитан как-то оживился, стал поразговорчивей, да и широкие скулы слегка порозовели.

Вдруг он взглянул на часы и поднялся.

– Пардон, выйду покурю.

– Курите здесь, я привыкла, – милостиво позволила Гликерия Романовна. – Жорж курит сигары. То есть курил.

Василий Александрович конфузливо улыбнулся:

– Виноват. Про покурить это я из деликатности. Не курю-с, лишний расход. На самом деле мне в клозет, по натуральной необходимости.

Дама с достоинством отвернулась.

Тубус штабс-капитан прихватил с собой. Поймав негодующий взгляд спутницы, извиняющимся тоном пояснил:

– Не имею права выпускать из рук.

Проводив его взглядом, Гликерия Романовна пробормотала:

– Какой все-таки несимпатичный. – И стала смотреть в окно.

А штабс-капитан быстро прошел через второй и третий классы в хвостовой вагон и выглянул на тормозную площадку.

Сзади донесся протяжный, требовательный гудок.

На площадке стояли обер-кондуктор и караульный жандарм.

– Что за черт! – сказал первый. – Никак литерный. А телеграфировали, что отменен!

Не далее как в полуверсте ехал длинный состав, влекомый двумя паровозами. Локомотивы пыхтели черным дымом, за ними вытянулся хвост из зачехленных платформ.

Время было уже позднее, одиннадцатый час, но сумерки едва начали сгущаться – приближалась пора белых ночей.

Жандарм оглянулся на штабс-капитана, взял под козырек:

– Ваше благородие, виноват, но извольте закрыть дверь. Согласно инструкции, строжайше запрещено.

– Это, братец, правильно, – одобрил Рыбников. – Бдительность и все такое. Я, собственно, только покурить хотел. Ну да я в коридорчике. Или в нужнике.

И в самом деле отправился в туалетную комнату, которая в третьем классе была тесна и не слишком опрятна.

Запершись, Василий Александрович высунулся из окна.

Поезд как раз въезжал на допотопный, еще клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.

Рыбников нажал ногой рычаг слива воды – в дне унитаза открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.

Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку – диаметр совпал в точности, так что понадобилось приложить некоторое усилие.

Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.

Минуту спустя он уже входил в свое купе.

Лидина взглянула на него строго – еще не простила конфуза с «натуральной необходимостью» – и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула:

– Ваш секретный футляр! Вы, верно, забыли его в туалетной комнате?

На лице Рыбникова отразилось неудовольствие, но ответить Гликерии Романовне он не успел.

Откуда-то донесся ужасающий грохот, вагон качнуло.

Штабс-капитан бросился к окну.

Из других окон тоже торчали головы. Все смотрели назад.

Дорога в этом месте описывала небольшую дугу, и было видно как на ладони железнодорожный путь, давешнюю речку и мост.

Вернее, то, что от него осталось.

Мост обрушился ровно посередине, причем в тот самый момент, когда по нему проезжал тяжелый воинский состав.

Зрелище катастрофы было ужасающим: столб воды и пара, выплеснутый рухнувшими в воду локомотивами, вздыбленные платформы, с которых срывались какие-то массивные стальные конструкции, и самое жуткое – сыпавшиеся вниз человеческие фигурки.

Гликерия Романовна, притиснувшаяся к плечу Рыбникова, пронзительно завизжала. Кричали и другие пассажиры.

Хвостовой вагон литерного, вероятно, отведенный для офицеров, покачался на самом краешке пролома, кто-то вроде бы даже успел выпрыгнуть из окна, но затем опора подломилась, и вагон тоже ухнул вниз, в груду перекореженного металла, что торчала из воды.

– Боже, Боже! – истерически закричала Лидина. – Что вы смотрите? Надо же что-то делать!

И бросилась в коридор. Василий Александрович, помедлив долю секунды, последовал за нею.