— Думаешь, я не понял насчет «другого»? Только я думал, что ты, как говорила когда-то наша незабвенная Шурочка Романова, «стал-таки трезвым человеком». Саня, мы делаем то, что можем делать. Не наша с тобой вина, что разгребать детскими грабельками приходится не помойку даже, а целую свалку.
— Ладно! — Турецкий невесело подмигнул Меркулову и ловко вывернулся из-под тяжелых лап друга. — Так и быть, уговорил: наливай!
— Ах ты артист! — Константин Дмитриевич с притворной суровостью сдвинул брови. — Каков нахал, а!
Тем не менее и заветные рюмашечки, и традиционный коньячок были извлечены на свет. А верная Клавдия, сопровождавшая в качестве секретаря Меркулова уже солидное количество лет, моментально подала бутерброды и даже бутылку ледяной минералки.
— За тебя, Саня, — серьезно произнес Константин Дмитриевич. — За то, чтобы никакой усталости ни в каких смыслах никогда не испытывал. За наш неиссякаемый оптимизм!
— Давай лучше за успешное завершение операции «Алмаз», — возразил другу Турецкий. — Я имею в виду не Поремского, Володька точно справится. У него к тому же команда лучше не придумаешь.
— Ты Мишку с Аленой имеешь в виду?
— Ну! Словом, давай все-таки за то, чтобы и на сей раз было не хуже, чем в тот.
Меркулов нахмурился и поставил на стол свою рюмку.
— Слушай, Сан Борисыч. Если у тебя какие-то дурные предчувствия бродят, лучше скажи! Переиграть никогда не поздно, в конце концов, отправим тебя в срочном порядке к твоим в Прибалтику!
— Какие еще предчувствия?! — Турецкий воззрился на Меркулова с неподдельным возмущением. — Костя, ты за кого меня, собственно, принимаешь?! Нет уж. Дурные предчувствия нехай нашего генерала Березина тревожат! С полным на то основанием! Все, кончаем этот странный, на мой взгляд, разговор. Прозит!
Меркулов недоверчиво поглядел на сердито сверкающего глазами «важняка», но спорить не стал. И, вновь взяв в руки рюмку с коньяком, покорно отозвался традиционным их тостом:
— Прозит. И все-таки — за тебя!
Генерал Валерий Андреевич Березин был в бешенстве. Он настолько давно не испытывал к своей жене ничего, кроме презрения, что смерть Веры Гавриловны, а главное необходимость изображать горе от невосполнимой потери, скорее разозлила его, чем расстроила. Что касается Юрия, то, хотя поначалу генерал ощутил к сыну что-то вроде сочувствия, но, обнаружив, что тот на глазах превратился в сопливого истерика, едва ли не падающего в обморок, словно никчемная бабенка, он пришел в ярость, которую, увы, вынужден был тщательно скрывать.
Большей подлянки, чем помереть накануне отправки и без того задержанной ими из-за паршивца Лагутина партии камней, Вера Гавриловна сделать напоследок своему мужу не могла. В довершение ко всему сопляк Юрка даже не удосужился сообщить отцу, что куда-то бесследно исчез Кропотин, в обязанности которого входило курирование отправки камней на таможне. О том, что этого козла нет нигде уже больше суток, генерал узнал всего-то час назад, да и то благодаря тому, что Куролепов решился-таки через голову Юрки позвонить Березину, как выяснилось, аж из Якутска.
Звонок Куролепова застал Валерия Андреевича в кабинете главврача больницы. И в нарушение всяческих приличий ему пришлось прервать витиеватые выражения соболезнования тощего, глядевшего на него с испугом профессоришки и выскочить в коридор.
— Какого дьявола, — зашипел Березин, метнувшись в угол за какое-то разлапистое растение в кадке, подальше от снующего по коридору медперсонала, — какого дьявола ты мне звонишь?! Из какого еще Яку…
Почтительности в голосе Куролепова стало гораздо меньше, и генералу пришлось выслушать этого отморозка, из слов которого он понял главное: Кропотин исчез, причем Юрий почему-то был уверен, что тот улетел к Ойунскому, Ну допустим. По каким таким причинам старый козел до такой степени понадобился Юрке, что он отправил за ним лично Куролепова?!
«Специализация» этого отморозка была генералу хорошо известна, но мысль о том, что Юрий с Татьяной вопреки его приказу продолжают действовать за спиной Валерия Андреевича, показалась столь нелепой, что он отмел ее сразу. Куролепов еще нес какую-то чушь про какую-то девку, но Березин его уже не слушал, поглощенный неожиданным известием о пропаже Кропотина. Со старым козлом он в свое время разберется по-свойски, найдется он, никуда не денется. Вопрос упирался для Березина в первую очередь в другое: если Кропотин не объявится до завтра, кто, спрашивается, будет сопровождать камешки на таможне? Юрка недееспособен. Ему самому светиться по такому делу — полное безумие.
Генерал с ненавистью посмотрел на ни в чем не повинный мобильник, из которого сквозь многочисленные помехи, треск и шипение изредка прорывался сиплый голос Куролепова, и ткнул в кнопку, прерывая связь. С каким наслаждением он сейчас отшвырнул бы от себя трубу, разбив ее на мельчайшие кусочки, дав выход своей ярости. Скрипнув зубами от раздиравшей его злости, Березин понял, что возвращаться в кабинет главврача, где к тому же рыдает оказавшийся настоящей размазней (весь в мать) Юрка, нельзя.