Алмазная лилия

Может, я и не красавица, и умом особым не отличаюсь, но зачем уж так-то? Вселенная, когда я говорила, что хуже быть уже не может, я не это имела в виду, честно! Я рассчитывала на повышение зарплаты или, если уж совсем честно, на какого-нибудь парня, которому я понравлюсь. Вроде Игоря Матвеева. Такого высокого, тощего и со светлыми волосами, стянутыми в хвост. Понимаешь, Вселенная, я, когда ныла, как бы намекала, что неплохо бы в мою жизнь отсыпать немного плюшек, а не просила доказательств, что хуже ещё как бывает!

Погодите, а ванная тут есть? Или туалет? Пожалуйста, только не говорите мне, что вон та металлическая штука с крышкой — это ночной горшок!

Отсутствие туалета меня добило. Я по-настоящему разозлилась. И стоило мне на что-то рассчитывать? Да я папахена этим горшком прикончу и стану наследницей прямо сейчас! И уж тогда либо до секстанта доберусь, либо комнату себе нормальную потребую!

Я схватила злосчастную посудину, выбежала в коридор, озираясь и зло утирая слезы.

— Княжна? — робким басом окликнула меня какая-то массивная гномка. — Что-то хотели?

— Да. Мне срочно нужен Генрих.

— А… он в зале для совещаний…

— Показывай дорогу!

— Не положено женщинам…

Я взяла горшок в одну руку, а крышку в другую, и сделала красивый громкий "блямс". Потом ещё раз. Девица (мне показалось, что она довольно юная) зажала уши и вся съежилась. Как там дед говорил — нужно быть наглой? Да я всю жизнь мечтала! Сейчас я буду!

— Дорогу!

— Я провожу!

До зала было недалеко. И не зал вовсе, а цирк какой-то. Сидят четыре ряда гномов на полукруглых ступеньках. Слушают, что вещает их князь. Кафедры только не хватает, стоять Генриху неудобно, он опирается на рукоять гигантского молота и переминается сбоку на бок. Все оборачиваются и хмурят брови, когда я вхожу в зал армейским широким шагом.

— Лиля, сюда нельзя, — пытается воззвать к моему разуму папаша.

— Да мне плевать, — хамски отвечаю я и тыкаю ему под нос горшок. — Это что?

— Это ночная ваза, — осторожно сообщает гном, на всякий случай отстраняясь.

— У тебя я единственная дочь?

— Ну… да.

— Запасные дети есть?

— Нет.

— Тогда какого хрена ЭТО стоит в моей комнате?

— А что, цвет не нравится? — пытается юморить папаша.

Но я училась в группе с двадцатью парнями разной степени сообразительности и к юмору, даже самому низкопробному, привычная.

— Почему у меня в покоях нет личной ванной комнаты? — рычу я. — Я тебе дочь или котёнок с помойки? Я не собираюсь жить в кладовке! Либо я у тебя княжна, либо отрекаюсь от всех родственных связей!

Судя по отпавшей челюсти князя и мёртвой тишине вокруг, я сказала что-то крамольное. Папаша начал багроветь так стремительно, что я испугалась за его самочувствие. На всякий случай я огляделась в поисках аптечки. Наткнулась на взгляд деда, который мне подмигнул и показал большой палец. Надо же, я уже начала различать этих аксакалов!

— Чего ты хочешь, дочь? — прошипел Генрих.

— Нормальную комнату! С нормальной мебелью! И с личной уборной! Заметь, служанок всяких не прошу, драгоценностей всяких тоже… пока. Просто помещение согласно статусу. Вот.

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили покои моей второй жены.

— Ладно. Что-о-о? Второй? А сколько у тебя жен?

— Две… было.

— А не-жен? — догадалась спросить я.

— Ну… не твоё дело!

— Ясно. Мама спросит. Так что насчёт комнаты? И пира, ты мне говорил, что будет пир.

— Я не говорил!

Я посмотрела на деда, дождалась его кивка и рявкнула (отчего-то тоже басом):

— А что, жену ты не уважаешь? И выпить за её здоровье не хочешь? И кубок твои воины… или кто там у тебя… в честь твоих женщин не поднимут? Воины… в смысле, о, мудрые цверги, разве ваш князь не должен это… открыть свои погреба и устроить праздник?

— Должен! — крикнул дед, и тут же все его поддержали. А я знала, что халявная выпивка — это дело!

На лице папахена сложная смесь эмоций: и отвращение, и злость, и где-то даже гордость, наверное, за меня. А это я ещё горшком не блямкала.

Нет, мир неплохой, наверное, если тут всё решает хороший скандал. В моем такое не прокатывало. Я ж девочка скромная, робкая, до состояния берсека меня довести сложно. Но можно. В детском саду я порой буянила, в школе иногда дралась. Потом выучилась, что так нельзя. В институте только один раз скандал и закатила, когда Светка Паршина свои шпаргалки мне в парту кинула. За это меня едва с экзамена не выгнали. Меня там, признаться, понесло. Я орала, как потерпевшая, выложила свои заготовки, требовала экспертизы почерка. Меня всей группой успокаивали. Экзамен я все равно не сдала, но и Светка не сдала тоже, за что смертельно на меня обиделась. Зато теперь я могу сказать, что это не Лиля — псих, а папины гены.

Мне и сейчас ужасно неловко, что я тут при всех устроила сцену, но честно признаюсь: лучше пару раз поскандалить, а потом мучиться угрызениями совести, но в нормальной комнате, чем сидеть на горшке в кладовке.

Папахен, заявив, что он всё понял, выставил меня прочь. Я вручила ему горшок (чтоб не забыл) и вышла. Гномка, которая меня привела сюда, стояла возле стены, старательно в неё вжимаясь.