Алмазное лето

Везде и во всём чувствовалась неумолимая рука хозяина – во всяком предмете, в завиточке резьбы, в блеске старых изразцов, ещё хранивших в зелёной глазури память о ссыльном Аввакуме, в каждой пустяшной вещице, что, может, сто лет валялась на чердаке заброшенного поморского дома. Во всём проглядывался его широченный и в то же время по-народному утончённый вкус. Порой молодой горожанин пронесётся на самокате мимо деревянных кружев наличника на старом доме и даже не бросит взор в его сторону, а через несколько лет, когда дом снесут в угоду «точечной застройке», он с грустью припомнит навсегда утраченную прелесть, казалось бы, тривиальных вещей. А кто-то из тонкокожих примется спасать уходящую в безвестность натуру – сберегать памятники, основывать музеи, делать фотографии…

Алёна даже ощутила, как нежданно повеяло тревогой от этого ещё невиданного ею человека. Что за характер, что за воля скопила здесь все эти раритеты? Подумалось: откуда берутся на земле такие люди, как Бугрин, Морозов? То ли рождаются среди нас, обычных людей, или может, подобно небожителям, спускаются с небес, чтобы помочь простому люду и двигать вперёд скрипучее колесо истории? На каком-то подсознательном уровне так хочется их люто возненавидеть за неуёмные богатства и выпендрёж, за наряды и чудачества. Но, столкнувшись с ними нос к носу и приметив, как они день и ночь корпят над своими и чужими задумками, как фонтанируют нетривиальными идеями, захочется не только понять их, а стало быть, и помиловать, но и гаркнуть в небеса: пошлите нам поболее этой неуёмной энергии, и мы здесь со всем управимся.

Алёна замерла около множества поделок из кости. Затаив дыхание, она не сводила глаз с немыслимо филигранной резьбы неизвестных мастеров – словно застывшей музыки Севера. Она принялась распутывать нежную паутину узоров и разгадывать сюжеты – и тотчас перед ней нежданно плыли под тугими парусами лодьи поморов, а на далёком Груманте, среди снежных торосов, белые медведи крались к спящим тюленям. А вот клыкастые моржи отбиваются от охотников на каменистом берегу Новой Земли…

– Что, пришлась по душе моя забава? – послышался у неё за спиной мужской голос.

– Да, всё тут очень восхитительно.

Алёна повернулась к незнакомцу. Прямо перед ней стоял ещё дюжий пожилой мужчина, с крепкими плечами и сильными руками, правда давно полысевший, и с внимательными светлыми глазами. Он был одет в строгий серый костюм с едва заметным отливом, пошитый явно искусным портным с Апеннинского полуострова. Незнакомец уверенно посмотрел на собеседницу сверху вниз, но взгляд его не страшил, а скорее вещал о врождённом любопытстве и желании самому обо всём догадываться.

– Разрешите представиться, Василий Прокопьевич Морозов. Так сказать, хозяин здешних пенатов и заодно собиратель этих забавных вещиц. – Извините, я не поздоровалась. Я Алёна Белкина, помощница Сергея Геннадьевича. Вот только сегодня прилетела в ваши края.

– Я понял, кого вижу. Гости у меня, к сожалению, редки, как крупные алмазы. Нравятся эти безделицы?

– Очень, я просто ошеломлена.

– Богата наша земля мастерами и художниками, вот я и собираю по мере сил и возможностей, чтобы совсем не сгинуло народное творчество в век машин и искусственного интеллекта. Кто, например, сейчас делает прялки? Да, наверно, никто, вот я и берегу осколки былой культуры. А вот тут в основном мастера по кости с родины Ломоносова.

– С Курострова?

– Точно. Откуда знаете, бывали там уже?

– Пока нет. Но теперь непременно навещу.

– Правильно. Там, посреди Северной Двины, моя душа таится от назойливых глаз. Боготворю, я те места. Поселиться бы там в маленьком уютном доме. Эх, кому бы передать дела, чтобы всё шло хорошо…

– А я вам очень завидую: вы живёте среди такой красоты.

– Это мы, старики, к вам, молодым, чувствуем зависть, но безмолвно, только изредка вздыхая. А вы всё делаете открыто, потому что в вас всё бушует, клокочет – это кровь и гормоны. И вы, не успели ещё встать на ноги, а уже берёте нас за горло, требуя своей доли от жизни, да чтобы мы поскорее уступили вам столбовую дорогу.

Алёна растерянно молчала. Василий Прокопьевич улыбнулся и, чувствуя, что перегнул палку, отшутился:

– Если бы молодость знала, если бы старость могла. По-моему, отличная поговорка.

– Да, замечательная. Мне вот точно не хватает опыта.

– У вас всё впереди – шипы и розы. Думаю, обязательно случатся и медные трубы. Значит, вам моя коллекция понравилась?

– Всё тут здорово. Хорошо бы эту красоту да в музей, к людям.

– Кто знает, кто знает, ведь с собой ничего не прихватишь…