Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Сейчас, когда я это пишу, то никак не могу понять, почему тогда я не осознавала, чему Ошо пытался меня научить. Помню, как обижалась, терялась, злилась, но все было словно во сне. Теперь же ума не приложу, как я раньше этого не понимала. Он заставлял меня смотреть ВНУТРЬ, в себя, в свой собственный мир, увидеть свою бессознательную обусловленность и подняться выше нее. Много раз я слышала, как он говорил: «Вы доходите до самой грани, но тут же отступаете». В тот период я слепо блуждала туда-сюда, проходя мимо открытой двери, иногда даже задевала рукой дверной косяк. Но просьбы не присутствовать во время лечения оказалось недостаточно. Ошо попросил меня уходить из ашрама во время этих сеансов вместе с Анандо. В первый раз, когда это случилось, мы отправились к нашим друзьям, которые жили возле реки. Я хотела с пользой провести время и взяла с собой солнцезащитный крем, надеясь позагорать у них на крыше. По дороге обратно в ашрам я сказала Анандо: «Отличное начало дня! Было бы здорово проводить так каждое утро!»

Меня «высылали» из ашрама все чаще, и порой мне было некуда идти. Однажды я пять часов просидела у каменной стены на улице, где росли банановые деревья, на задворках ашрама. Мой энтузиазм относительно замечательного утреннего загара испарился. Меня все чаще посещали мысли, а не сбежать ли мне в Гималаи. Я ощущала себя беспомощным котенком, не способным разобраться в собственном подсознании. Я не слышала внутри себя голоса, который постоянно молил о любви, словно нищий. Мне никак не удавалось пройти глубже. Я не могла понять, но вместе с тем знала, что Ошо никогда ничего не делает просто так. Он не сказал ни одного слова, которое не было бы наполнено пониманием и стремлением нас пробудить.

Бывать в доме Ошо и знать, что в любой момент я могу его потревожить, даже сама того не замечая, стало для меня сильным стимулом учиться быть в моменте. Когда я осознанна и нахожусь здесь и сейчас, мое бессознательное не может шуметь.

Во время стирки я следила за тем, чтобы не витать в облаках, потому что знала, что именно в такие моменты подсознание и работает. Я внимательно следила за теми моментами, когда мое подсознание могло делать свое дело без моего ведома.

Однажды, возвращаясь с обеда, я встретила Амрито, который ждал меня возле входа в Лао-цзы. Он передал сообщение Ошо, что я и Анандо должны немедленно покинуть дом. Думаю, я восприняла это не слишком болезненно, потому что в последние несколько дней испытывала благодарность за то, что Ошо подталкивал меня к самой себе. После того, как я провела большую часть дня, осознавая свои шаги на пути к обнаружению внутреннего «Я», я почувствовала себя хорошо. Я поблагодарила Амрито и пошла собирать вещи. Единственное, меня почему-то тошнило.

Ко мне пришли друзья, чтобы помочь мне все упаковать. Однако тошнота усилилась. Я думала, что это из-за слишком жирного обеда.

«Конечно, – успокаивала я себя, – это вовсе не эмоциональное, это просто жирная пища».

Наконец, все мои вещи были вынесены, и какой-то Свами уже был готов занять мою комнату.

Я шла от ворот Лао-цзы в свой новый дом по мраморной дорожке и смотрела на дерево, которое мы называли «Лесное пламя». Я любовалась тем, как его ветви раскинулись над дорогой, создавая ажурный полог удивительной красоты. Каждый вечер, когда Ошо возвращался на машине из Будда-холла, дерево усыпало дорогу ярко-оранжевыми цветами. Ежедневно к семи часам дорогу поливали из шланга и подметали, так что не было видно ни единого опавшего листочка. Но затем, прямо перед возвращением Ошо, дерево осыпало дорогу цветами, и это выглядело как подношение богов Ошо, едущему на машине сквозь дымку оранжевых цветов.

Я шла мимо «Лесного пламени». Мне было ужасно грустно, что я покидаю дом Мастера вот так. Кто знает, может быть, это было началом глобальных перемен в ашраме? Может, теперь ашрамом будут управлять мужчины? Ошо был первым мистиком, давшим женщинам шанс прикоснуться к миру духовности, но, возможно, женская обусловленность настолько глубока, что не стоило этого делать. А вдруг это конец всем женщинам? Я вошла в свою комнату, и меня вырвало.

Мы с Анандо переехали в новые комнаты в доме Мирдада, прямо через дорогу от ашрама. Но когда все вещи были перевезены, нам позвонил Амрито и сообщил, что, как только он сказал Ошо, что мы с Анандо выехали из дома, Ошо сказал: «Скажи им, что они могут вернуться». Я села на пороге и расплакалась.

В тот же день Ошо выехал из своей новой комнаты. Он провел в ней всего две недели. Он называл ее «магической», «уникальной» или «настоящей Калифорнией». Ошо спросил Амрито, может ли он вернуться в свою старую спальню (Ошо хотел, чтобы ее переделали в комнату для гостей). Пока Амрито кивал головой, Ошо встал с постели, вышел из «Калифорнии» и прямиком направился в свою прежнюю комнату. Он так и не объяснил почему, и никто его об этом не спрашивал.