Крыша в трейлере Ошо протекала, и было ужасно смотреть, как он сидит в кресле, а с двух сторон от него стоят ведра, в которые капает вода. В его комнате не было ничего за исключением низкого дубового столика и стула. Комнаты Ошо всегда были простыми, почти без мебели, без картин на стенах, вообще без каких бы то ни было украшений. На виду стояла единственная вещь: кассетный магнитофон, а больше ничего не было видно. Но пустота нынешней пластиковой комнаты не шла ни в какое сравнение с тем величием дзен, каким была наполнена его мраморная комната в Пуне. Мне было больно видеть его в такой обстановке, хотя я заметила, что ему все равно. Он чувствовал себя как дома везде, где бы ни находился. Я ни разу не слышала от него ни одной жалобы на то, как и где он живет. Он принимал все, что преподносило ему существование, с благодарностью, зная и веря, что из любви к нему мы старались изо всех сил.
Но все же мы могли сделать больше и поэтому решили расширить трейлер, чтобы разместить в нем медицинский кабинет и, на всякий случай, еще одну комнату. Надо признаться, я никогда не понимала, что имелось в виду под словосочетанием «всякий случай». Строительство продолжалось девять месяцев. Наш новый дом получился таким красивым, что Ошо с удовольствием переехал в него из своего пластика. Это послужило поводом для бурных споров между Шилой и Вивек, потому что по каким-то причинам Шила была против переезда. Пристройку делал Ричард, друг Вивек. Он обил стены спальни и гостиной настоящим деревом, а ванная вообще была самой лучшей в мире – большая, с джакузи. Длинный коридор вел в огромный, олимпийских размеров бассейн, а медицинский кабинет был оснащен по последнему слову техники.
Вивек ранчо не нравилось с самого начала, она часто грустила и даже заболевала. Не скрывая своих чувств относительно этой «бесплодной пустыни», она никогда не стеснялась в выражениях. Однажды по общей связи она заявила на всю коммуну, что хотела бы сжечь это гребаное место дотла. В хорошем расположении духа она бывала похожа на самого экстатичного, очень живого, озорного ребенка. Но когда она чувствовала себя несчастной – ужас! – лучше было держаться от нее подальше. У нее был дар выискивать проблемы и видеть человеческие недостатки. Я предпочитала с ней не спорить – каким-то образом она всегда оказывалась права. Думаю, что критика всегда весомее, чем комплимент.
Каждый день Ошо отправлялся на прогулку в машине. Обычно его сопровождала Вивек, но если ей не хотелось ехать, то Ошо приглашал Нирупу или меня. Иногда он спрашивал, как идут дела в коммуне Шилы. Для него это была исключительно коммуна Шилы.
Позже он сказал: «…Я не являюсь частью вашей общины. Я – всего лишь гость, а не постоянный житель. И этот дом – не моя резиденция, а лишь домик для гостей. У меня нет никакого особого положения здесь, я не являюсь главой общины. Я – никто… Я бы хотел носить красную робу, но я не надеваю ее, потому что не хочу казаться частью вашего мира.
Да, вы слушаете меня, но у меня нет никакой власти. Я не могу заставить вас что-либо делать, я не могу вам приказывать. Мои беседы – это всего лишь беседы и ничего больше. Я благодарен вам за то, что вы меня слушаете, но принимать мои слова или нет, решать только вам. Да даже слушать или не слушать – зависит исключительно от вас. Ничто не ограничивает вашу индивидуальность» («Библия Ошо»).
Сначала все шло хорошо, к нам сотнями приезжали люди, и город рос прямо на глазах. В течение года мы построили дома для тысячи жителей и десяти тысяч гостей. Мы даже начали строить аэропорт, отель, дискотеку, овощную ферму, больницу, плотину и большой ресторан.