Алмазный эндшпиль

Майя встала, словно соглашаясь. А в следующую секунду теплые руки обвились вокруг его шеи, как будто ничего и не было сказано, и на него пахнуло слабым горьковатым кофейным ароматом.

– Ты что, дурак? – дружелюбно спросила Майя. Она смотрела на него снизу вверх с каким-то детским любопытством и не собиралась разжимать руки, хотя он мотал головой и пытался выбраться из плена. – Ты думаешь, я сейчас все брошу и уеду, да? Моню брошу, тебя… Ты правда так считаешь?

– Слушай… Отпусти! – буркнул Антон. – Что за глупости! Ты что, ребенок? Хватит цепляться!

Но Майя продолжала обнимать его. Оттолкнуть ее Антон боялся и стоял, как идиот, не понимая, что ему делать. Еще этот ее странный, щекочущий ноздри запах… Он волновал, будоражил, заставляя забыть о благих намерениях. Эта женщина – высокая, гибкая, сильная – хотела его, не скрывая своих желаний, и сейчас Антон никак не мог сообразить, какого черта ему взбрело в голову отказываться от такого подарка судьбы.

– Ты можешь говорить что угодно, – сказала Майя, не дождавшись ответа, – но я никуда не поеду. И мне будет гораздо легче, если ты перестанешь обижать меня и грубить. И вообще…

Что «и вообще», она не закончила, тонкими пальцами пробежавшись по пуговицам на своей рубашке. Рубашка полетела на пол, и на полу через несколько минут оказалась очень кстати, потому что до спальни они так и не дошли.

Час спустя Майя задремала на его руке, промурлыкав перед тем, как закрыть глаза, что-то вроде «а ты хотел уйти…»

– Слушай, я только…

«…собирался защитить тебя», – должен был закончить Антон. Но замолчал. Ему не хотелось ничего говорить, а хотелось лежать, незаметно засыпая, ощущая тяжесть ее лохматой головы на руке и тепло дыхания на своей коже.

К тому же именно сейчас он окончательно понял, что не сможет сказать ничего, что изменило бы ее решение. Для Майи побег был сродни предательству.

Ему вспомнилась Лена – маленькая, хрупкая, похожая на олененка Лена. Большеглазое чудо, такое нежное, такое неприспособленное к жизни… Стоило им пожениться, и она немедленно уволилась, закатив напоследок на работе грандиозный скандал. Белов тогда удивился: он не представлял ее скандалящей, выясняющей отношения.

Она осела дома, стала много читать, красиво и умно говорила с ним по вечерам о теме совести в творчестве позднего Чехова. Приобщила Антона к выставкам и театру. Была легка, жизнерадостна и чуточку бестолкова – как раз настолько, чтобы это добавляло ей прелести.

И первая сбежала, когда Антона начали выживать из города.

Конечно, он сам предложил ей уехать. Его компаньона тогда убили… Да нет, черт возьми, не компаньона, а Саньку! Хитреца и балагура Саньку, который на всех школьных фотографиях скалил зубы, и даже в детском садике на горшке был снят с лукавой ухмылкой – хоть и беззубой. Саньку, готового лезть за Антона в любую воду, в любой огонь – и все с тем же радостным оскалом. Он и стоя перед дьяволом усмехался бы ему в лицо.

Его застрелили выстрелом в голову. Стоя над телом друга в морге, Антон не чувствовал ничего, кроме недоумения: что они здесь делают, он и Сашка? Им обоим здесь не место.

Он вернулся домой, рассказал обо всем Леночке и прибавил, что ей лучше уехать.

– Да, я тоже так решила, – кивнула жена. Он проследил за ее взглядом и увидел у стены собранный чемодан.

– Когда ты позвонил и сказал, что Сашу застрелили, я сразу подумала – ты захочешь, чтобы я была в безопасности, – прибавила она, глядя на него честными глазами.

Конечно, он именно этого и хотел… И не мог понять, что же его так поразило в этом собранном чемодане с выпирающими боками.

Спустя час Лена уехала. На прощание она ласково погладила его по щеке:

– Бедный мой, бедный! Ничего, это скоро закончится, и я приеду.

Он тупо кивнул, чувствуя то же, что и в морге: глухое недоумение.

Жена больше не приехала. О том, что она подала на развод, он узнал из сухой официальной бумаги. Неприспособленный к жизни олененок обнаружил удивительную деловую сметку, опустошив его счета и отсудив половину квартиры. Воспользовавшись тем, что Антон не вылезал от следователя, Лена вывезла все содержимое квартиры, включая стулья. Мужу она оставила только книги. Чехов с его совестью больше ее не интересовали.

Когда Майя с Антоном проснулись – одновременно, от какого-то звука, – она села на кровати, потянулась к Белову.

– …а ты мне не пообещал, – пробурчала она ему в плечо.

– Что не пообещал?

– Что не будешь больше грубить! Обещай!

Белов, ничего не говоря, просто молча кивнул, соглашаясь: да, он больше не будет обижать ее. Майя с опаской бросила взгляд в окно, ожидая, что отражение снова сыграет с ней злую шутку, но никакого отражения не увидела – только небо, накрывшее макушки домов, и больше ничего.

Валентин Петрович Дымов, начальник службы безопасности Николая Хрящевского, выглядел добродушным, как наевшийся булочек слон. Он даже не смотрел на Игоря и Гену: сидел себе с чашкой в руках, шумно втягивал горячий кофе. Но те сидели перед ним ни живы ни мертвы.