Алмазный век

– Мистер PhyrePhox, пока вас не начали пытать, позвольте объяснить, что я об этом думаю. – Судья Ван подошел почти вплотную и посмотрел обвиняемому в глаза. – Мы тщательно обследовали младенцев. Похоже, о них хорошо заботились – не морили голодом и не подвергали насилию. Почему, в таком случае, я занялся этим делом?

Ответ надо искать не в моих обязанностях окружного магистрата и даже не в конфуцианской идеологии как таковой. Это вопрос расового сознания, мистер PhyrePhox. Когда европеец нелегально вывозит ханьских детей в Шанхай, а отсюда, надо полагать, за границу, во мне, как и во многих китайцах, просыпаются глубинные, я бы сказал даже, первобытные чувства.

Во время Боксерского восстания* прошел слух, будто миссионерские приюты на самом деле – бойни, где белые доктора готовят европейцам снадобья из глаз ханьских младенцев. Многие ханьцы поверили в эти слухи, чем во многом объясняется особая жестокость восставших. Однако этот факт еще и отражает печальную предрасположенность к расовым страху и ненависти, дремлющим в груди каждого человека, какого бы роду-племени он ни был.

Вывозя детей, вы вступили на ту же чрезвычайно опасную почву. Возможно, девочки предназначались в благополучные и любящие семьи не ханьских фил. Хорошо, если так, – вас накажут, но не убьют. Однако где уверенность, что цель – не трансплантация органов, и беспочвенный слух, толкнувший крестьян штурмовать сиротские приюты, не осуществился в вашем случае с точностью до буквы. Ясно теперь, из-за чего сегодня тут посиделки?

В начале монолога PhyrePhox хранил свое обычное выражение – пофигистскую полуухмылку, которая, как решил судья Ван, выражала не насмешку, а скорее рассеянное недоумение. Как только прозвучали слова о детских глазах, допрашиваемый отвел взгляд, перестал улыбаться и перешел в глубокую задумчивость, а под конец даже начал отрешенно кивать.

Еще с минуту он кивал, уставясь в пол, потом просветлел и поднял взгляд на судью.

– Прежде чем я отвечу, – сказал он, – прикажите меня пытать.

Судья Ван не дрогнул и единым мускулом, хотя это стоило ему огромных усилий. Тогда допрашиваемый извернул шею и поймал в поле зрения мисс Бао.

– Ну же, – подбодрил он, – тряханите меня.

Судья Ван пожал плечами и кивнул. Мисс Бао взяла кисть и быстро нанесла несколько иероглифов на расстеленную перед ней медиатронную бумагу. В конце столбца она замедлилась, посмотрела на судью Вана, на PhyrePhox’а и лишь потом махнула последнюю черту.

На этом месте допрашиваемому полагалось издать утробный вопль, содрогнуться в конвульсиях, натягивая путы, изойти мочой, калом и блевотой, потерять сознание (если он слабой конституции) или взмолиться о пощаде (если сильной). Вместо этого он закрыл глаза, словно решал трудную задачу, напрягся всем телом, медленно, постепенно расслабился и с удовольствием вдохнул. Затем он открыл глаза и посмотрел на судью Вана.

– Ну как? – спросил он. – Еще?

– Мне более-менее понятно, – сказал судья Ван. – Полагаю, это ваши криптнетовские штучки. Для уровней выше десятого. Обмен мозга с периферической нервной системой идет у вас через посредничество вживленных в него нанозитов. Вполне разумный ход – установить перманентную систему телестетического восприятия. А если система может убедить нервы, что они находятся в другом месте, она точно так же убедит их, что боли нет.

– Все, что установлено, может быть демонтировано, – сказала мисс Бао.

– Нет необходимости. – Судья Ван кивнул Чану. Тот шагнул к допрашиваемому, на ходу вынимая короткий меч. – Начнем с пальцев.

– Вы кое-что забыли, – сказал PhyrePhox. – Я еще раньше обещал ответить.

– Я здесь, – произнес судья Ван, – и ничего не слышу. Есть какая-то причина для промедления?

– Детей никуда не вывозят, – сказал PhyrePhox. – Они остаются в Китае. Цель операции – спасти им жизнь.

– И кто же именно им угрожает?

– Их родители, – сказал PhyrePhox. – Ваша честь, дела во внутренних районах совсем плохи. Уровень грунтовых вод упал. Практика инфантицида приобрела невиданный размах.

– Ваша следующая цель в жизни, – сказал судья Ван, – это мне доказать.

Дверь открылась. Вошел судебный пристав. Он низко поклонился, извинился за вторжение, приблизился и вручил магистрату свиток. Судья взглянул на ярлык – нам нем стояла печать доктора Икс.

Он отнес свиток в свой кабинет и развернул на столе. Послание было настоящее, не медиатронная дешевка, написанное лучшей тушью на рисовой бумаге.